Читать книгу "Поселок на реке Оредеж - Анаит Григорян"

– Ай! – Она случайно попала в глаз уголком тряпочки. – Да что ж ты будешь делать…

С улицы послышался звонкий женский смех, ему ответил мужской голос:

– Ну чего, Надь, придешь завтра?

– Приду, – у женщины немного сбивалось дыхание – еще, видимо, не отсмеялась. – Куда приходить-то?

– К клубу приходи, как будто сама не знаешь.

– Да знаю я, знаю…

За сельским клубом был овраг, заросший кустами сирени, и молодежь, не боясь кувырнуться вниз, в этой сирени часто обжималась. Олеся Иванна улыбнулась, рассматривая свой глаз в зеркальце: глаз немного покраснел, но тушь в него, кажется, не попала… мошкары в этом овраге много, и ветки кустов лезут в лицо и царапают руки, никакого удовольствия.

– Так чего, точно придешь? – это парень. Ильиных он, что ли? Или Рогозиных? По голосу и не разберешь.

– Да приду, приду… что ты за дурак такой недоверчивый?

Поцеловались. Девушка снова засмеялась, потом, видимо, зажала рот ладонью.

– Ну, приходи… я тебя ждать буду.

– Ой, жди, Ванечка! – захихикала.

Ванечка. Значит, Ильиных. Натерпится она от него – кобель, каких поискать. Недели две назад Олеся видела, на платформе с какой-то девицей обжимался, хотя, может статься, и с этой самой, которую теперь в овраг зовет.

– А не обманешь?

– Да не обману я, не обману, вот пристал… говорю же, дурак недоверчивый.

Снова поцеловались, потом тихо зашуршали ветки – задели, уходя, кусты, росшие вдоль забора.

Олеся Иванна обернулась, подумала, закрывать ли на ночь окно, и решила оставить так, чтобы утром было прохладнее. Все-таки хорошо, что лето, хоть из дому можно выйти и пройтись красивой, а то тоска… Она посмотрела на свое умытое лицо в зеркале, склонила набок голову. Ничего, Олеся Ивановна, молодая вы еще, есть на что полюбоваться, и на мужиках этих поселковых свет клином не сошелся. Может быть, и приглянетесь еще какому-нибудь заезжему миллионеру – они же из причуды и в глубинку иногда путешествуют, чем черт не шутит. Она поправила рассыпавшиеся волосы и усмехнулась своему отражению.

4

Наутро Сане стало хуже: он был весь горячий, дышал с присвистом, а когда Комарова позвала его, только повернул с трудом голову и ничего не ответил, даже глаз не открыл, и было видно, что веки у него покраснели, припухли и покрыты были желтой спекшейся корочкой.

– Ох, Санечка, что ж это ты… – Комарова провела ладонью по лбу брата, убрала слипшиеся от пота волосы. – Совсем тебе нехорошо, да?

– Катька… – с трудом выдохнул Саня. – Катька… пить хочется… принеси попить, а…

Но когда она принесла ему с кухни холодной воды, он поперхнулся, закашлялся, и вся вода пролилась на одеяло. Комарова чертыхнулась сквозь зубы: в горле от выпитой вчера водки першило и во рту стоял противный привкус, как будто накануне она жевала прелое сено. В комнату заглянула Ленка: с лица ее еще не сошло сонное выражение, а голова была всклокочена, и белые пряди торчали в разные стороны, делая ее похожей на отцветающий чертополох.

– Ну, чего у вас тут? – Ленка шмыгнула носом. – Чего Саня?

– Болеет, чего…

Ленка проскользнула в комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь, подошла к кровати, подтянулась на мысках, заглянула Сане в лицо и тихонько присвистнула.

– А мать где? – спросила Комарова.

Ленка, не отрывая глаз от младшего брата, пожала плечами.

– А пес ее знает. Она еще вчера с вечера ушла. А куда ушла, не сказала. – Она хихикнула. – Может, к любовнику.

– Дура.

– Ну чё ты сразу? Шуток, что ли, не понимаешь?

Ленке это, конечно, не само пришло в голову – подслушала небось чей-то разговор и понесла, и ляпнет теперь где-нибудь, что у матери есть любовник, да еще придумает, какого цвета у этого любовника глаза, лысый он или кудрявый, кем работает и где живет – в Семрино или в Гатчине, или из самого города приезжает, с Ленки станется, и начнется: мол, семеро детей, а туда же, и тетя Маша вспомнит забывшееся про то, как мать бегала по поселку голая в ватнике… Саня пошевелился и тихонько застонал, как будто что-то изнутри сдавливало ему грудь и не давало нормально дышать.

– Слушай, Ленка, беги давай к фельшерице.

В другой раз она бы обязательно заспорила с младшей сестрой и, может быть, дело бы дошло до драки, но теперь говорила тихо, с трудом выталкивая слова в тяжелый воздух. Ленка несколько раз удивленно моргнула и тихонько возразила:

– Так ты ж сама говорила, что фельшерица ничё не сделает… чё я к ней щас-то побегу? И понедельник сегодня, медпункт не работает.

– Сказала тебе, беги давай к фельшерице! – Комарова почувствовала, что у нее вдруг закончился в горле воздух и слова застревают во рту, как будто они стали липкими и приставали к зубам. – Домой к ней беги и тащи сюда… скажи, у нас Саня помирает.

– А Саня наш помирает, что ль? – Ленка округлила глаза.

Комарова сжала зубы так, что они тихонько скрипнули.

– Фельшерице скажи, что помирает, ясно тебе, не?

Ленка в ответ фыркнула, пожала плечами, но повернулась и быстро зашлепала босыми ступнями по доскам.

– Коза, – тихо сказала Комарова ей вслед и склонилась над Саней, который совсем притих, только посапывал едва слышно, и веки его чуть вздрагивали, как будто ему снился нехороший сон, от которого он все никак не мог проснуться. На белой коже, кое-где уже начавшей шелушиться от солнца – все Комаровы плохо загорали, а Саня хуже всех, – ярко проступали красные пятна, разбросанные не как попало, а будто собранные в кучки по пять-шесть штук. Комарова надавила на одно из пятен, и оно, как вчера, пропало, а потом проступило вновь. Она подумала, что, может быть, если бы на эти пятна надавить на все разом или прижечь их горящей спичкой, они бы и совсем пропали, но ведь жалко жечь Саню спичкой, и как надавишь на все пятна разом, обязательно же какие-нибудь пропустишь, даже если позовешь на помощь остальных, а если пропустишь хоть одно, то ничего не выйдет… Может, фельдшерица и придумает, что делать, парацетамол свой пропишет, а может, парацетамол как раз против этой болячки и помогает, может, его как раз специально для этого и придумали, чтобы Саню вылечить… Она помотала головой, прогоняя глупые мысли, толкавшиеся и налезавшие одна на другую, потом соскочила с кровати и открыла окно, впустив в комнату немного свежего воздуха.

– Сейчас, Санечка, скоро уже… Ленка фельшерицу нашу приведет, она тебе парацетамол пропишет, и ты у нас сразу поправишься.

Она оперлась ладонями о подоконник и высунулась в окно. Лес колыхался в голубоватой дымке, и было прохладно, хотя над землей уже начинал подниматься пар, – к вечеру, наверное, соберется гроза. Комарова любила грозу, особенно за то, что Анька и Светка при каждом раскате грома визжали и пытались забиться в какой-нибудь угол. Комаровский дом стоял на самом отшибе, и за ним были только лес и поле, через которое шла дорога на Мины, да и та непроезжая, и мало кто по ней ходил – кому охота тащиться несколько часов по диким местам и кормить комаров и слепней. Тут Комарова вспомнила, что накануне они на этой дороге встретили отца Сергия. Хоть Сергий и добрый, а все-таки встретить попа – плохая примета, да еще и шедшего с похорон. И бабка, когда была жива, столкнувшись с отцом Сергием, всегда его ругала: мол, что ж ты все время попадаешься, каждый раз после тебя или ведро в колодце утопишь, или каша пригорит, что ж тебе на месте-то не сидится, шел бы домой или в церковь, что ж ты все по улице, носит же тебя черт… Отец Сергий, обычно тихий, обижался и начинал строгим голосом: