Читать книгу "Логика чудес. Осмысление событий редких, очень редких и редких до невозможности - Ласло Мерё"

Таким образом, «свалку богача» не следует считать просто грудой вещей, отправленных в мусорный ящик или на чердак. На этой «свалке» также скапливаются знания, отброшенные за ненужностью или потому, что уступили дорогу новым. В некотором смысле можно сказать, что человечество владеет свалкой, на которой содержатся огромные информационные богатства, дающие нам возможность менять курс после очередной катастрофы.

У Талеба также проявляются типичные характеристики бойца, но если Нидерхоффер — боксер, то Талеб больше похож на дзюдоиста, хотя судя по тому, что пишет Гладуэлл, он вполне мог бы ввязаться в некоторые драки, если бы его не удерживали сотрудники. Боевая тактика Талеба-инвестора основана на принципах антихрупкости: он никогда не теряет помногу, но готов смириться со множеством мелких потерь в ожидании крупного выигрыша. Гладуэлл называет его «главным диссидентом Уолл-стрит», отмечая, что «консервативная Уолл-стрит восприняла [одну из первых книг Талеба, „Одураченные случайностью“ (Fooled by Randomness),] примерно так же, как католическая церковь — 95 тезисов Мартина Лютера» — или, может быть, как боксера, который внезапно начинает применять на ринге приемы дзюдо[127].

Инвестиции как боевое искусство

Теорема Гёделя касается и единоборств. Она говорит нам, что не существует настолько сильного боевого стиля, чтобы невозможно было разработать новый боевой стиль, способный успешно ему противостоять. А затем, может быть, кто-то создаст еще один стиль для противодействия последнему. Это отчасти объясняет, почему возникает столь много боевых искусств, в результате чего каждый может найти тот вид единоборств, который лучше всего соответствует его способностям и предпочтениям. Спортсмен мирового класса, занимающийся любым видом боевых искусств, должен быть способен победить в поединке менее успешного мастера любого другого единоборства просто потому, что обладает лучшими бойцовскими качествами. И разумеется, спортсмен мирового класса сможет одолеть любого непрофессионального драчуна, даже если тот нападает на него, вооруженный тяжелой бутылкой.

Посреди всех этих разговоров о том, кто кого может победить в кабацкой драке, стоит отметить, что не во всякой стычке дело непременно доходит до кулаков. Много лет назад в дверь моего университетского кабинета постучали: я открыл и увидел на пороге девушку, которая хотела со мною поговорить. Она была чемпионкой мира в одном не слишком известном виде боевых искусств и прочла в моей книге о том, что мастер мирового уровня в любой области держит в голове около десяти тысяч когнитивных схем. Она хотела узнать, относится ли это и к боевым искусствам. Когда я заверил ее, что это, несомненно, так, она спросила, как ей узнать, обладает ли она такими знаниями. Я ответил: сам тот факт, что она является чемпионкой мира, говорит о том, что у нее эти знания есть. Девушка была очень умна, и беседа наша была весьма интересной, но я не мог добиться того, чтобы она поняла мою неприязнь к боевым искусствам и к боям вообще. «Что вы будете делать среди ночи, — спросила она, — если на вас нападут на улице?» Я ответил: «Если к вам или ко мне подойдут сзади и огреют по голове бейсбольной битой, толку-то от нашего боевого мастерства? Даже от вашего. С другой стороны, если я окажусь с нападающим лицом к лицу и смогу с ним поговорить, то наверняка подберу слова и уговорю его не причинять мне увечий, пусть даже он и отнимет у меня кошелек». Девушка обдумала это и сказала: «Ну, наверное, слова — тоже своего рода оружие».

Многие считают, что бои принадлежат к миру Диконии и находятся далеко за пределами их собственной зоны комфорта. Чтобы выиграть напряженное соревнование, боец должен черпать силы из ударов, которые он получает в схватках. Таким образом, антихрупкость — важное качество успешного бойца. Нашим друзьям фермеру и мельнику, с которыми мы время от времени встречаемся на страницах этой книги, бои ни к чему. Предприятиям, которыми они управляют, воинственный настрой профессионального инвестора пользы не принесет. Они довольны, когда жизнь изо дня в день течет без возмущений, по правилам Тихонии. Если они останутся ни с чем, им будет очень трудно снова встать на ноги, и именно поэтому они считают целесообразным покупать опционы, страхующие их от неблагоприятных поворотов рынка, хотя и знают, что это позволяет инвестору, продающему эти опционы, наживаться за их счет, — но только до тех пор, пока ход событий удерживается в рамках знакомого им безмятежного мира Тихонии.

С тех самых пор, как появились опционные договоры, существуют и те, кто спрашивает, не следует ли запретить опционы вообще или хотя бы некоторые их виды. Мы уже видели, что законы, устанавливающие ограничения рынка опционов, возникли еще в 1600-е годы. В пользу ограничения торговли опционами можно привести убедительные этические доводы, особенно теперь, когда мы знаем, что для некоторых из опционных контрактов — а именно для тех, которые касаются самых глухих дебрей Диконии, — в принципе невозможно назначить справедливую цену. В Тихонии существует формула Блэка — Шоулза, позволяющая устанавливать реалистичные цены некоторых опционов, но в наиболее диких областях Диконии такой формулы нет — и быть не может. Тамошние опционы нельзя назвать «справедливыми» в обычном смысле этого слова.

И все же каждый раз, когда правила становятся слишком строгими, это вызывает громкое возмущение всех заинтересованных сторон. Фермеры и мельники жалуются, потому что потеря доступа к рынку опционов подвергает их ненужному риску. Торговцы опционами протестуют, потому что им кажется, что государство не должно регулировать их деятельность. В конце концов, говорят они, если дела пойдут плохо, мы не побежим к государству за помощью (хотя, как мы видели в 2008 году, это не вполне соответствует истине). Они примут удар на себя и будут самостоятельно пытаться снова встать на ноги, насколько это будет в их силах.

По-видимому, инвесторы верят в свою антихрупкость, хотя Талеб считает, что их образ действий порождает предельную хрупкость, раз им угрожает внезапное и полное банкротство. Но инвесторы, как и другие люди с бойцовским складом ума, не хотят, чтобы им запрещали драться так, как им хочется. Если опасные виды спорта вроде бокса разрешены законом, почему бы не считать законным и инвестиционный спорт? На этот довод можно возразить, что некоторые виды инвестиционной деятельности создают опасность для национальной экономики. Такую опасность можно яснее всего увидеть в инвестиционных стратегиях, подобных стратегии Талеба, потому что ставки на возникновение кризиса могут стать самоисполняющимся пророчеством, если вызовут панику среди инвесторов и крах рынка. Поэтому после экономического кризиса 2008 года в некоторых странах были приняты законы, накладывающие ограничения на финансовые «боевые искусства» того стиля, которого придерживается Талеб. Заметим, что во всех боевых искусствах действуют весьма строгие правила. Например, все знают, что в боксе запрещены удары ниже пояса. Инвесторы, как и боксеры, в целом готовы терпеть некоторые ограничения, если те не мешают им участвовать в схватках в выбранном ими стиле.

Большее беспокойство вызывают вопросы этические. Говорят, что одной из главных причин кризиса 2008 года была жадность инвесторов, и в этом обвинении есть доля правды. Бойцы чрезвычайно сильно стремятся победить и в пылу битвы могут забывать о вежливости и приличиях. Они охотно используют любые законные средства, имеющиеся в их распоряжении, а иногда идут и на нарушение правил, если считают, что это сойдет им с рук. Жадность — или, если угодно, волю к победе — невозможно искоренить. В таком случае вопрос сводится к следующему: пересекла ли жадность инвесторов, которая внесла свой вклад в кризис 2008 года, границу законности, — и если это так, не следует ли более сурово применять законы или, может быть, изменить их?