Читать книгу "Иезуитский крест Великого Петра - Лев Анисов"

— Знаешь ли ты о сватовстве великого князя на дочери Меншикова? — спросил он.

— Слышал об этом, — отвечал Девиер, — и удивляюсь, что вы молчите? Меншиков овладел всем Верховным Тайным Советом. Лучше было бы, если бы меня в верховный совет определили.

— Надо, — продолжал граф Толстой, — обстоятельно представить государыне о всех последствиях, которые могут произойти. Меншиков и так велик, в милости, и ежели сделается по воле ее величества, не будет ли после того государыне какая противность? Он захочет больше добра великому князю, сделает его наследником, и бабушку велит сюда привезти, а она нрава особливого, жестокосердна, захочет выместить злобу и дела, которые были при блаженной памяти государе, опровергнуть. Необходимо все это объяснить государыне. По моему мнению, лучше всего, чтоб ее величество, ради собственного интереса, короновала при себе цесаревну Елизавету или Анну Петровну (Толстой знал, что Девиер стоит за герцогиню Голштинскую), или обеих вместе. Тогда государыне будет благонадежнее, потому что они родные ее дети. Что касается великого князя Петра, то можно его послать за море погулять, как посылаются прочие европейские принцы, а тем временем коронация утвердится.

Девиер согласился с Толстым. Искали случая доложить обо всем императрице. Толстой, поставивший целью во что бы то ни стало помешать возведению царевича на престол (он опасался мести его за гибель отца), сошелся с герцогом Голштинским, с генералом Бутурлиным, со многими сенаторами и сановниками, дабы в минуту кончины государыни провозгласить императрицею герцогиню Голштинскую и арестовать каждого, кто бы осмелился сопротивляться. Он принялся с каждым обсуждать план действий, но решительная минута наступила ранее, чем все ожидали…

Государыня до того ослабела и так изменилась, что ее было трудно узнать. В первый день Пасхи она впервые не присутствовала на обедне во дворцовой церкви. В день ее рождения не было ни пиршества, ни раздачи орденов. В одну из апрельских суббот она вздумала прокатиться по улицам Петербурга, но, вернувшись, слегла в постель и ночью сделалась с ней лихорадка.

— Что же не доносите? — говорил Девиер Бутурлину.

— Не допускают до императрицы, — отвечал Бутурлин. — Двери затворены, — и принялся расспрашивать о болезни государыни.

Выслушав Девиера, произнес:

— Я чаю, царевна Анна Петровна плачет?

— Как ей не плакать, — говорил Антон Эммануилович, — матушка родная.

— На отца она походит, великая княгиня, и умна, — заметил Бутурлин.

— Правда, — согласился Девиер, — она и умильна собою и приемна и умна; да и государыня Елизавета Петровна изрядная, только сердитее. Ежели б в моей воле было, я желал бы, чтоб царевну Анну Петровну государыня изволила сделать наследницею.

Бутурлин подхватил:

— То бы не худо было; и я бы желал.

В числе недовольных светлейшим были также князь Иван Долгорукий, Александр Львович Нарышкин и Ушаков; первые, желая помешать свадьбе великого князя, говорили о том герцогу Голштинскому и его супруге; Долгорукий хотел говорить и фельдмаршалу графу Сапеге, чтобы он доложил императрице.

10 апреля у государыни отрылась горячка, осложнившаяся воспалением легких. Она уже не вставала. Меншиков не оставлял ее, подносил указы к ее подписанию и, как слышно было, сочинял, вместе с канцлером Головкиным, проект завещания государыни.

В тот же день, 10 апреля, герцог Голштинский привел графа П. А. Толстого к себе в дом. Приехал и Ушаков.

— Велика опасность, что императрица скончается без завета, — сказал герцог.

— Теперь поздно делать завещание, — ответил Толстой.

Разговоры и желания недовольных были, отчасти, известны Меншикову. Он был настороже и искал возможности отомстить врагам.

16 апреля, когда «весь двор предавался чрезвычайному унынию по причине отчаянного положения императрицы», Девиер явился во дворец в нетрезвом виде. Подхватив плачущую графиню Софью Карловну Скавронскую, закружил ее «вместо танцев» и говорил:

— Не надобно плакать!

Затем подошел к великому князю, сидевшему на кровати, и сказал ему: Поедем со мной в коляске, будет тебе лучше и воля, а матери твоей не быть уже живой.

Присел к нему на кровать и принялся поддразнивать, говоря, что будет ухаживать за его будущей женой.

Плачущей же цесаревне Елизавете Петровне посоветовал выпить вина.

— Об чем печалишься, — сказал он ей.

Меншиков увел из комнаты великую княжну Наталью Алексеевну, говоря, чтобы она «была всегда при матушке (Екатерине. — Л.А.) с ним, князем, вместе».

26 апреля Екатерине I стало немного лучше и Меншиков поведал ей о поступке Девиера. В этот же день князь отправился в свой дом, на Васильевский остров. Императрицею был подписан указ «О высылке жидов из России, с запрещением им въезда в государство и о наблюдении, чтобы они не вывозили с собою золотых и серебряных российских денег».

26 апреля светлейший князь имел тайный разговор с канцлером графом Головкиным и действительным тайным советником князем Дмитрием Голицыным. А 27 апреля именным указом велено было назначить особую следственную комиссию, под председательством канцлера, для суда над Девиером за великие его предерзости, злые советы и намерения.

Велено было посредством пытки допросить о его сообщниках.

Девиер пробовал было запираться, но его вздернули на дыбу и он повинился во всем, крича, однако, что никаких сообщников не имеет, а только говорил с Бутурлиным, Толстым, Нарышкиным, Долгоруким и Писаревым о намерении женить великого князя на дочери Меншикова. Потребовали к ответу Писарева и Толстого. Те указали на Ушакова. Из речей их стало ясно, что они опасались Меншикова и советовались между собою и с герцогом Голштинским о средствах препятствовать супружеству дочери его с великим князем.

2 мая императрица почувствовала лихорадку и Меншиков вновь перебрался во дворец Екатерины I. 5 мая князь торопил канцлера, чтоб он скорее решил следственное дело, чтоб экстракт был составлен без допроса всех сообщников. Графу Головкину надлежало, учиня сентенции, доложить непременно в следующее утро, а буде что еще из оных же, которые уже приличились следованием, не окончено, и то за краткостью времени оставить.

Доклад поднесен, как было назначено, в следующее утро, 6 мая 1727 года. Екатерина подписала слабою рукой указ о наказании преступников, дерзнувших распоряжаться наследием Престола и противиться сватанию великого князя, происходившему по Высочайшей воле. Вечером того же дня императрица почила в Бозе.

Девиер и Толстой, лишенные чинов, были сосланы один в Сибирь, другой — в Соловецкий монастырь. Бутурлин отправлен в далекую деревню. Князь Иван Долгорукий — в один из армейских полков, с понижением в чине.

«Князь Меншиков одержал, как, вероятно, ему казалось, решительную победу над своими противниками, за четыре месяца до своего падения», — писал граф А. Блудов.