Читать книгу "Иезуитский крест Великого Петра - Лев Анисов"

Герцог Антон-Ульрих, после кончины своей супруги, проживет в Холмогорах более двадцати девяти лет. Ему будет предложено Екатериной II выехать из России и избрать новое место жительства для себя, но не для детей, которым по российским законам «невозможно еще оказать никакого снисхождения». Герцог не оставит детей и тихо почит в бозе 4 мая 1774 года, на шестидесятом году жизни. Холмогорская земля примет его прах.

Император Иоанн Антонович в начале 1756 года будет переведен из Холмогор в Шлюссельбург. Надзор за ним поручат вести гвардии капитану Шубину, который получит от Александра Ивановича Шувалова, заведовавшего тайными делами, следующую инструкцию: «Быть у онаго арестанта вам самому, и ингерманландскаго пехотного полка прапорщику Власьеву, а когда за нужное найдете, то быть и сержанту Луке Чекину в той казарме дозволяется, а кроме же вас и прапорщика в ту казарму никому ни для чего не входить, чтоб арестанта видеть никто не мог, також арестанта из казармы не выпускать; когда ж для убирания в казарме всякой нечистоты кто впущен будет, тогда арестанту быть за ширмами, чтоб его видеть не могли. Где вы обретаться будете, запрещается вам и команде вашей под жесточайшим гневом Ея Императорского Величества никому не писать; когда же иметь будете нужду писать в дом ваш, то, не именуя из котораго места, при прочих репортах присылать, напротив которых и к вам обратно письма присланы будут от меня чрез майора Бередникова (Шлюссельбургскаго коменданта). Арестанту пища определена в обед по пяти и в ужин по пяти ж блюд, в каждый день вина по одной, полпива по шести бутылок, квасу потребное число. В котором месте арестант содержится, и далеко ль от Петербурга или от Москвы, арестанту не сказывать, чтоб он не знал. Вам и команде вашей, кто допущен будет арестанта видеть, отнюдь никому не сказывать, каков арестант, стар или молод, русский или иностранец, о чем подтвердить под смертного казнию коли кто скажет».

Из-за болезни Шубина отправлен будет капитан Овцын, к которому Шувалов напишет 30 ноября 1757 года: «В инструкции вашей упоминается, чтобы в крепость, хотя б генерал приехал, не впускать; еще вам присовокупляется хотя б и фельдмаршал и подобный им, никого не впущать и комнаты его императорскаго высочества великаго князя Петра Федоровича камердинера Карновича в крепость не пускать и объявить ему, что без указа Тайной Канцелярии пускать не велено».

(Сохранились любопытные донесения Овцына об арестанте. Приведем одно из них, от мая 1759 года: «Об арестанте доношу, что он здоров, и хотя в нем болезни никакой не видно, только в уме несколько помешался, что его портят шептаньем, дутьем, пусканьем изо рта огня и дыма; кто в постели лежа повернется, или ногу переложит, за то сердится, сказывает: шепчут и тем его портят; приходил раз к подпоручику, чтоб его бить и мне говорил, чтоб его унять, и ежели не уйму, то он станет бить; когда я стану разговаривать (разубеждать), то и меня таким же еретиком называет; ежели в сенях или на галереи часовой стукнет или кашлянет, за то сердится».)

По приказанию Шувалова Овцын спросит у арестанта, кто он? Иоанн Антонович сначала ответит, что он человек великий, и один подлый офицер то у него отнял и имя переменил; а потом назовет себя принцем.

«Я ему сказал. — писал Овцын, — чтобы он о себе той пустоты не думал и впредь того не врал, на что, весьма осердясь на меня, закричал, для чего я смею ему так говорить и запрещать такому великому человеку. Я ему повторял, чтоб он этой пустоты, конечно, не думал и не врал и ему то приказываю повелением, на что он закричал: я и повелителя не слушаю, потом еще два раза закричал, что он принц и пошел с великим сердцем ко мне; я, боясь, чтоб он не убил, вышел за дверь и опять, помедля, к нему вошел: он, бегая по казарме в великом сердце, шептал что-то неслышно. Видно, что ноне гораздо более прежняго помешался; дня три как в лице кажется несколько почернел, и чтоб от него не робеть, в том, высокосиятельный граф, воздержаться не могу; один с ним остаться не могу; когда станет шалеть и сделает странную рожу, от чего я в лице изменяюсь, он, то видя, более шалит». Однажды Иоанн Антонович начнет бранить Овцына неприличными словами и закричит: «Смеешь ты на меня кричать: я здешней империи принц и государь ваш». По приказу Шувалова Овцын скажет арестанту, что «если он пустоты своей врать не отстанет, также и с офицерами драться, то все платье от него отберут и пища ему не такая будет». Услыхав это, Иоанн Антонович спросит: «Кто так велел сказать?» — «Тот, кто всем нам командир», — ответит Овцын. «Все вранье, — скажет Иоанн Антонович — я никого не слушаюсь, разве сама Императрица мне прикажет».

Находившиеся при Иоанне Антоновиче капитан Власьев и поручик Чекин покажут, что «он обладал полным здоровьем, был косноязычен, при еде жаден и неразборчив в ней; сам себе весьма часто задавал вопросы и приветствуя говорил, что тело его принца Иоанна, назначенного пред сим императором российским, который уже издавна от мира отошел, а сам он есть небесный дух, а именно св. Георгий, который на себя принял образ и тело Иоанна, почему, презирая нас, и всех им видимых человек самозлейшими тварями почитал; сказывал, что он часто в небе бывает, что произносимыя нами слова и изнутри исходящий дух нечистый и огненный состоит, называл еретиками и опорочивал нас в том, что как мы друг перед другом, так и пред образами святыми поклоняемся, сим мерзость и непотребство наше оказывается, а небесные-де духи, из числа коих и он, никому поклоняться не могут. Очень хотелось ему быть митрополитом».

В Шлиссельбургской крепости навестит его императрица Екатерина II, вскоре после восшествия своего на трон.

В июле 1764 года подпоручик Смоленского пехотного полка Василий Мирович, предварительно подговорив поручика Великолуцкого полка Аполлона Ушакова, вознамерится во время караула в Шлиссельбургской крепости освободить Иоанна Антоновича и провозгласить его императором. Капитан Власьев и поручик Чекин не допустят его до исполнения своего плана. Ими будет умерщвлен находившийся под их надзором император Иоанн Антонович.

Мирович будет приговорен к смертной казни — четвертованию. Императрица смягчит приговор, присудив его к обезглавливанию, с тем чтобы «оставя тело его народу на позорище до вечера, сжечь оное потом купно с эшафотом, на котором та смертная казнь учинена будет».

Безымянного колодника Екатерина Вторая повелит хоронить по христианской должности, без огласки.

Что же касается самой Елизаветы Петровны, то она, сделавшись императрицей, очень скоро отошла от дел. Еще в первое время она иногда присутствовала в сенате или совете, но скоро перестала. Дела надоедали ей, самое лучшее время для разговора о чем-нибудь важном, свидетельствует Ешевский, было во время туалета. Иногда трудно было уговорить ее сделать пустую подпись. Так, ответ на письмо французского короля, извещавшего о рождении внука, она подписала только через три года. Правление перешло в руки лиц, пользовавшихся ее доверенностью.

Дело маркиза де ла Шетарди, как говорится, было в шляпе.