Читать книгу "Логотерапия и экзистенциальный анализ. Статьи и лекции - Виктор Франкл"

«Обычно человек живет в царстве жизни; в концлагере люди жили в царстве смерти. Из царства жизни можно уйти, покончив с собой; в концлагере можно было уйти из царства смерти только в духовную жизнь. От царства смерти спаслись только те, кто мог вести жизнь духовную, – пишет Коэн. – Если для кого-то духовное утрачивало ценность, спасения не было, наступал конец. Сильная жажда жизни при отсутствии жизни духовной приводила лишь к самоубийству». «Многие авторы, – продолжает Коэн, – сходятся во мнении о том, что огромное значение имеет наличие у заключенного хоть какой-нибудь формы духовной жизни». Коэн упоминает Каутского, де Винда, Кааса, Врийхофа и Блюма. «Если узник вдруг понимал, что он не способен больше выносить реальность лагерного существования, он находил в своей духовной жизни возможность выхода, которую трудно переоценить, – возможность побега в сферу духовного, которую даже силы СС не в состоянии были разрушить… Духовная жизнь укрепляла заключенного, помогая адаптироваться и тем самым существенно повышая его шансы на выживание».

Чувствительные люди, которых с детства приучали к активному духовному бытию-в-мире, переживали тяжелую ситуацию существования в лагере очень болезненно, однако, несмотря на их относительно мягкий нрав, трудные обстоятельства не оказывали сильного разрушительного воздействия на их духовное бытие. Ведь как раз для таких людей и был открыт выход из кошмарной действительности в царство духовной свободы и внутреннего богатства. Так и только так можно понять парадоксальную ситуацию, когда зачастую люди хрупкого телосложения более стойко переносили лагерную жизнь, чем физически сильные. Я сам постоянно старался прибегать к средствам, позволявшим дистанцироваться от всего страдания, которое нас окружало. Я пытался объективировать его. Помню, как однажды утром я маршировал из лагеря на работу и думал лишь о том, что больше не в состоянии выносить голод, холод и боли в моих распухших от голода и поэтому обутых в открытые ботинки подмороженных и нарывающих ногах. Ситуация виделась мне безотрадной и безнадежной. Тогда я представил себе, что стою за кафедрой в большом, красивом, теплом и светлом конференц-зале, собираясь выступить перед заинтересованными слушателями с докладом под названием "Психотерапия в концентрационном лагере", и в качестве вступления рассказываю о том, что я переживал в тот самый момент. С помощью этого приема мне удалось как-то подняться над ситуацией, над настоящим, над страданиями и посмотреть на них так, словно они уже в прошлом, а я сам, со всеми моими страданиями, представляю собой объект научно– психологического исследования, которое я же и провожу. Как там говорил Спиноза в "Этике"? "Аффект, составляющий пассивное состояние [страдание], перестает быть им, как скоро мы образуем ясную и отчетливую идею его"».

Если угодно, концлагерь представлял собой не что иное, как микрокосмическое отражение мира людей. Жизнь в концлагере раскрыла самые тайные глубины человеческой души. Должны ли мы удивляться тому, что в этих глубинах вновь обнаружилось все человеческое? Человеческое как оно есть, как сплав добра и зла! Тонкая грань, которая проходит через всю человеческую природу, разделяя добро и зло, достигает и этих, самых тайных и скрытых глубин, и становится отчетливо видимой как раз на фоне той бездны, которую представляет собой концлагерь.

Итак, жизнь в концентрационном лагере оказывается микрокосмом, «моделью», по выражению Г. Адлера, описывающего психологию узников лагеря Терезиенштадт «за рамками резкого черно-белого противопоставления невинных жертв и виновных преследователей… поскольку едва ли найдется место, где ход истории был бы настолько спрессован. В становлении лагеря, его проявлениях и исчезновении, как в характерном образце, в концентрированном виде содержится сумма всего зла и страданий, которые во всех других местах существуют распыленно и незримо, однако воздействуют на человека столь же серьезно. Ведь особенность лагеря и состоит в том, что все ложное, опасное, глупое и низкое, что есть в человеке и созданных им институтах, выступает тут в своей зловещей и неумолимой обнаженности. В нем мы узнаем дьявольскую карикатуру на вполне возможную и наверняка реально существующую систему управления, на недостойное человека существование в псевдоколлективном омассовлении, в подчинении и в рабстве».

Пожалуй, прошедшие годы отрезвили нас, но вместе с тем они показали, что человеческое в человеке имеет огромное значение, они научили нас тому, что все зависит от человека. В памяти о концлагере остался человек. Я упомяну здесь лишь одного из начальников того лагеря, в который я попал под конец и из которого был освобожден. Он был эсэсовцем. После освобождения узников стало известно о том, о чем раньше знал только лагерный врач (сам из заключенных): этот начальник выкладывал немалые деньги из собственного кармана, чтобы доставлять из аптеки в ближайшем поселке медикаменты для заключенных! А староста в этом же лагере, тоже из заключенных, был строже, чем все охранники-эсэсовцы вместе взятые; он избивал заключенных когда, где и как только мог, в то время как, например, начальник, про которого я говорил, насколько мне известно, ни разу не поднял руку на кого-нибудь из «своих» заключенных.

Вот в этом и проявлялся человек! И человек сохранился. Он плавился в огне страданий и боли, и в этом огне обнажилась его суть.

Если мы спросим себя, какой самый главный опыт был вынесен нами из концентрационных лагерей, из этого существования в бездне, то из всего пережитого можно выделить такую квинтэссенцию: мы узнали человека так подробно, как, возможно, не знало его ни одно из предшествующих поколений. Что же такое человек? Это существо, которое постоянно принимает решения о том, каким оно должно быть. Это также существо, которое придумало газовые камеры, но это и существо, которое шло в эти газовые камеры с гордо поднятой головой и с «Отче наш» или «Шма, Исраэль» на устах.

Список литературы

1. H. G. Adler Theresienstadt 1941–1945. – Tübingen, 1955.

2. H. G. Adler Die verheimlichte Wahrheit. – Tübingen, 1958.

3. H. W. Bansi Spätschäden nach Dystrophie (in der Sicht des intermedizinischen Gutachters). In: Materia med. Nordmark 8, 1956, S. 319.

4. B. Bettelheim Individual and Mass Behavior in Extreme Situations. In: Abnorm. Psychol. Albany 38, 1943, p. 432.

5. J. Bok De cliniek der hongerzietke (Diss.). – Leiden, 1949.

6. E. A. Cohen Human Behavior in the Concentration Camp. – London, 1954.

7. V. E. Frankl Ein Psychol oge erlebt das Konzentrationslager. – Wien, 1946, 1947.

8. V. E. Frankl Un psicologo en el campo de concentración. – Buenos Aires, 1955 (исп.).

9. V. E. Frankl Yoru to kiri. – Tokio, 1956 (япон.).

10. V. E. Frankl From Death-Camp to Existentialism. A Psychiatrist's Path to a New Therapy. Vorwort von Gordon W. Allport. – Boston, 1959.

11. V. E. Frankl Psychohygienische Erfahrungen im Konzentrationslager. In: Handbuch der Neurosenlehre und Psychotherapie, hrsg. von V. E. Frankl, V. E. von Gebsattel und J. H. Schultz. Bd. IV. München / Berlin, 1959, S. 735.