Читать книгу "Тысяча бумажных птиц - Тор Юдолл"

Пронзительный крик, громкий всплеск. Две утки гоняются друг за другом в воде, яростно хлопая крыльями. Цапля, стоящая на берегу, закрывает глаза. Джоне хочется швырнуть в нее камнем, хочется закричать: «Ты видела их вместе?!» Но он просто шикает на нее – кыш! Цапля даже не шелохнулась. Сизые крылья на фоне зеленых стеблей камыша. Мутное, серое небо готово пролиться дождем. Утки уходят под воду, потом шумно выныривают: сплошь сердитые перья и клювы. Когда они снова ныряют, Джона встает и глядит на затихшую воду, не понимая, куда они делись. Затем оборачивается и смотрит через плечо.

Ее следы в моем сердце и в этих садах – навсегда.

Он больше не может заставить себя сесть на эту скамейку. Это будет все равно что обнять женщину, которая тебе изменила. Выставить себя на посмешище перед Гарри Барклаем. Может быть, стоит прийти сюда с топором, разрубить в щепки скамейку, сжечь ее ко всем чертям. Но тогда Одри умрет для него окончательно, а к этому Джона еще не готов. Он просто не выдержит такой груз. Его стойкости не хватает почти ни на что, только на этот холод, на эту хмурую зимнюю серость. Он бьет в ладоши, чтобы согреться. Его дыхание вырывается изо рта облачками пара. Он идет по дорожке вокруг озера и вдруг ловит себя на том, что высматривает, не появится ли где мужчина в оранжевом шарфе. С дымящейся «Монтекристо» в руке.

* * *

Не сейчас. Имей терпение. Зимой все объято холодом и безразличием, но так только кажется: под студеной поверхностью спрятаны семена новой жизни. Под хрустким инеем спят чудеса, ждущие своего часа.

Гарри ждет. Деревьям на Остролистовой тропе по сто тридцать пять лет. Среди остролистов стоит миниатюрная старушка в твидовом пальто. Она ласково гладит ветку, усыпанную алыми ягодами, потом оборачивается и улыбается Гарри. Ее взгляд затуманен. Оно неизбежно – мгновение, когда она все понимает, – но, не доверяя себе, она отворачивается и, наверное, мысленно ругает себя за слишком бурное воображение. Она идет к выходу, а Гарри стоит и не знает, что делать. Не исключено, что она сможет ему подсказать, как помочь Милли. Он идет следом за ней мимо храма Беллоны. Выходя из ворот, Гарри морально готовится окунуться в хаос цивилизации.

Вход на станцию «Сады Кью» украшен веткой омелы, но юная парочка топчется чуть в стороне и не видит ее в упор. Старушка заходит в книжный магазин. Гарри ждет на улице. У мясной лавки выстроилась небольшая очередь, люди приплясывают на месте, чтобы не мерзнуть. Ребятишки укутаны так, что не могут свободно размахивать руками. Они поглядывают на киоск, где продаются горячие пирожки и домашние соленья. Закончившиеся товары вычеркиваются из списка, собаки виляют хвостами, выпрашивая угощение, голуби ищут на мостовой хлебные крошки.

Старушка в твидовом пальто уже вышла из магазина. Гарри тушит сигару и спускается следом за ней в метро. Она ведет его по лабиринту подземных линий и в итоге выводит на Оксфорд-стрит. На дороге – затор. Все сверкает рождественскими огнями, город бурлит исступленным оживлением, яростным предвкушением близкого праздника. Издерганные, перевозбужденные, раззадоренные горожане сломя голову мчатся к финишной черте Рождества. Старушка заходит в большой магазин. Гарри мгновение медлит у входа, морщась от яркого люминесцентного освещения, от резкого запаха денег и пластика. Его подопечная встает в очередь к кассе, с сомнением вертит в руках компакт-диск, сверяется со своим списком: точно ли внучка просила именно этот альбом. Когда ее сердце ударяется о ребра, а потом пропускает удар, она оборачивается и смотрит на Гарри. Ее губы слегка приоткрыты. Она падает на удивление легко и изящно. Гарри чувствует себя совершенно беспомощным. Он гладит ее сухой лоб, а кто-то уже звонит в «Скорую».

В канун Рождества Гарри бродит по празднично убранным улицам Ричмонда, полным народа. Он отчаянно хочет понять, как люди уходят. Он намеренно ищет самые плотные толпы, ловит взгляды прохожих, провоцирует на зрительный контакт; но никто его не замечает. Он одиноко стоит у входа в WHSmith[36], потом едет обратно в Кью. Рядом с ним в автобусе садится мужчина с целой охапкой рулонов разноцветной оберточной бумаги. Подмигнув Гарри, он сокрушается, что вот все откладываешь до последней минуты, а потом носишься как оглашенный.

На Рождество Джона едет к отцу в Сербитон: тихий домашний обед. Два подарка. Грудка индейки, съеденная перед телевизором. Никто не делает замечаний о размокшей брюссельской капусте и несъедобной начинке. Джона ни слова не говорит о дневнике Одри. Однако их мертвые жены присутствуют за столом – незримые на пустых стульях. Особенно это чувствуется, когда Джона вспоминает, как Одри целовала его отца в щеку. Старик всегда заливался румянцем ярче оберток от клубничных ирисок.

Гарри сидит, утонув в кресле, в незнакомом доме в Ист-Шине. Припозднившийся покупатель, который откладывал все до последней минуты, кладет себе на тарелку очередную порцию печеной картошки. Его старший сын просит, чтобы ему налили вина, разбавленного водой. Судя по осоловевшим глазам младшей дочери, она явно переела сладкого. Чуть погодя отец семейства берет газету, читает вслух раздел юмора. Жена передает ему кувшинчик со сливками. Гарри считает часы, проведенные в ожидании. Он слышал, что в ночь Рождества «Скорая помощь» и отделения травматологии работают в усиленном режиме. Люди держатся до последнего, чтобы дождаться, когда можно будет открыть подарки. Или хотят сделать приятное супруге и поэтому не откажутся взять добавку ее фирменного рождественского пудинга. Монетка застревает у мужчины в горле. Старший сын колотит его по спине, а сам пострадавший с готовностью падает в объятия Гарри, словно тот – его давняя утраченная любовь или спаситель, пришедший избавить его от обязанности доедать все, что осталось несъеденным после рождественских праздников. Однако, взглянув на жену, он хватает Гарри за локоть и говорит: «Не сейчас». Но Гарри здесь ничего не решает.

Он смотрит мужчине в глаза и видит в них поцелуй, который уже видел раньше. Вчера вечером этот мужчина и его жена впопыхах заворачивали подарки. Оба одновременно потянулись за скотчем, и он случайно заехал локтем ей в лоб. Они наорали друг на друга – потом поцеловались. Это был поцелуй, полный любви, кутерьмы и «Куда опять делись ножницы?»

«Скорая помощь» уже прибыла. Врачи укладывают тело на носилки. Потрясенная, все еще пьяная жена пытается успокоить детей. На столе – недоеденный пудинг. Гарри сидит на нижней ступеньке лестницы и вспоминает все смерти, которые видел в пустыне Эль-Аламейн. Он отдал бы все, чтобы вернуться назад во времени и быть с теми солдатами в их последние мгновения – или держать за руку маму, погребенную под обломками ее разбомбленного дома. Потом Гарри думает об Одри – как ей, наверное, было страшно.

Гарри быстро выходит из дома. Ему нужно хотя бы кому-то помочь. Но на улицах ни души. Все сидят по домам: еще не закончили праздничное застолье, или прилегли вздремнуть, или уселись смотреть телевизор. Потом у него появляется идея. Он садится в автобус и едет в больницу Кингстон. Там он бродит по коридорам и заглядывает во все двери, пока не находит палату, где нет посетителей. На койке – старая женщина. Гарри садится с ней рядом и берет ее сморщенные, узловатые руки в свои. У нее на голове – бумажный колпак. Ее щеки ввалились, потому что никто не вспомнил, что надо вставить ей зубы. Кажется, она рада его видеть. Но он не знает, как ей помочь. Не может найти правильные слова. Он явно не тянет на ангела в блаженном видении. Его лицо обезображено беспокойством, он весь пропах сигарным дымом. Остро осознавая свою никчемность, он гладит ее костлявые пальцы – осторожно, чтобы не задеть иглу капельницы, закрепленную на тыльной стороне ладони. Гарри не знает, что делать: злиться на Бога или злиться, что Бога нет. Но пока он раздумывает, женщина умирает. Ее последний вздох дрожит в воздухе еще долго после того, как ее пульс прекращает биться.