Читать книгу "Институтки. Тайны жизни воспитанниц - Надежда Лухманова"

Снова весь дортуар погрузился в тихий безмятежный детский сон.

* * *

На другой день, когда в класс вошел отец Адриан, Нот подошла к нему, рассказала всю «ужасную историю», закончив ее просьбой отправиться к Maman вместе с преступницей.

– Так как же это, Франк? Оно, того, будто и не подобает, ожесточенность и неискренность…

И батюшка, по привычке потирая свои красивые тонкие руки, добродушно уставился на виновную. Франк встала со скамейки и ясно, спокойно, глядя в самые глаза священника, проговорила:

– Батюшка, я вам не лгу, я не виновата!

И за нею весь класс громко, как один человек, повторил:

– Франк не виновата!

Несмотря на протест Нот, на ее уверения, что так приказала Maman, отец Адриан, когда шум несколько утих, сошел с кафедры, положил руку на голову Франк, приподнял к себе ее личико и прямо, глядя в глаза, еще раз спросил:

– Так не виновата?

– Не виновата, батюшка! – и девушка без малейшего смущения глядела ему в лицо.

– Ну, значит, уж я, того, отправлюсь один.

Что говорил отец Адриан, осталось для всех тайной, но происшествие кануло в вечность, Maman стала снова приветлива, Миндер молчала, а класс более чем когда-либо верил в честь своего Баярда.

Через неделю Салопова выздоровела и снова в глазах девочек потеряла всякий интерес.

Глава XI. Великий пост. – Салопова в роли духовной путеводительницы. – Ужасный сон Бульдожки

Прошел Новый год с посещением родных и новогодними подарками, пришло Крещение, накануне которого Салопова в полночь ходила как привидение по классам, дортуарам, коридорам и всюду с молитвой ставила мелом кресты. Почернел снег в старом саду, повеяло весной, под окном громко зачирикали воробьи, настал Великий пост. Старший класс говел с особенным благоговением, почти все давали какой-нибудь обет и строго исполняли его. Ни ссор, ни шалостей не было.

Если сгоряча у кого-нибудь срывалось обидное слово, то она шла просить прощения у обиженной, и та смиренно отвечала ей: «Бог тебя простит». В день исповеди все девочки ходили торжественные и задумчивые.

– Душки, кто помнит, не совершила ли я какого особого греха за это время? – спрашивала маленькая Иванова.

– Ты на Масленицу объелась блинами… – отвечал ей из угла укоризненный голос Салоповой.

– Правда, правда! – Иванова хваталась за грудь и вытаскивала из-за выреза платья «памятку» – длинную узкую бумажку, на которой отмечала все свои грехи.

Девочки вообще записывали перед исповедью все свои грехи на бумажку, чтобы не утаить чего-нибудь перед священником.

– Салопова, должна я сказать батюшке, что я его лиловым козлом назвала, когда он пришел в новой рясе? – спрашивала тихонько Евграфова.

– Должна, непременно должна, плакать и каяться надо тебе за твое сквернословие.

– Салопова, поди сюда, – молила ее Бульдожка, – у меня есть секретный грех.

Салопова шла с нею за черную доску.

– Душка Салопова, только мне стыдно, ты никому, никому не говори!

– Все равно, Прохорова, там, – Салопова указала на потолок, – все тайное станет явным! Лучше скажи теперь.

– Салопова, мне очень стыдно, нагнись, я тебе скажу на ухо. – Салопова нагнулась. – Вот видишь ли, – шептала Бульдожка, – я видела во сне, что я иду по лестнице в одной юбке, нижней, и босиком, и встречаю Дютака, а он будто вот как мой папа дома, в халате и туфлях, мне так стало стыдно, я от него, а он за мной, я от него…

– А дальше что?

– Дальше ничего, я проснулась вся в поту, и так мне стыдно стало, ужас!

– У тебя все, Прохорова, шалости на уме. Вот мне всегда что-нибудь возвышенное снится, а ты – в одной юбке перед учителем! Была на тебе кофта?

– Не помню, Салопова, но, кажется, не было…

Салопова всплеснула руками:

– Без кофты перед мужчиной! Скажи непременно батюшке и положи сегодня вечером от себя двадцать поклонов…

Вообще, во время поста Салопова приобретала вес и значение, становилась авторитетом. Она знала все: какому святому молиться, от каких грехов отгонять козни дьявола и к какой категории принадлежит грех – к легкой или тяжкой.

Когда наконец бедный отец Адриан, весь красный, усталый, вышел из церкви, оба кармана его рясы оттопыривались, потому что в них он нес грехи всего класса, написанные на длинных листках. Кроме устной исповеди, девочки еще и трогательно просили его взять «памятку».

На седьмой неделе Великого поста старший класс был занят «христосными мячиками» – так назывались красивые шелковые шарики, которыми выпускные христосовались с «обожаемыми». Христосный мячик был типичной институтской игрушкой – красив, дорог и совершенно бесполезен. После того как ребенок подержал его в руках или покатал по полу, мяч немедленно пачкался и терял свой нарядный вид.

Вид алтаря в домовой церкви Павловского института. 1890-е гг.

Прежде всего для такого мячика нужно было достать гусиное горло, хорошо вычищенное, высушенное. Такое горло доставали через горничных, и оно стоило иногда до рубля, смотря по нетерпению и богатству девочки. В него насыпали горох, который потом звенел внутри мячика, и после обматывали сперва грубыми нитками, а затем мягкой бумагой. Когда мячик достигал желаемой величины и безукоризненно круглой формы, по его, так сказать, экватору и меридиану на равном расстоянии втыкались булавки, затем между ними натягивали плотный шелк. Шелк натягивался по задуманному рисунку; самый простой и быстрый составлял шахматные квадратики в два цвета, самый трудный – золотисто-желтые звезды по темному фону.

Маша Королева была всегда особенно завалена заказами христосных мячиков. Насупив брови, помогая себе языком, терпеливая и аккуратная девочка достигала высот искусства.

Франк, всегда порывистая, тоже хваталась за работу, воображение ее горело, она хотела изобразить летящую комету, хвост которой был из огненных искр. Работала она усердно. Фон у нее был – ночное синее небо, для этого весь мяч был покрыт зеленовато-синим шелком, а на нем местами выложены неправильные серо-черные круги. «Дождь ливмя льет, несутся тучи!» – мысленно декламировала себе девочка…

За ее спиной остановилась Бульдожка и выразила на своем лице такое удивление, что к ней примкнуло еще несколько любопытных.

– Хорошо? – спросила Франк, не оборачиваясь.

– Н-н-недурно, н-н-ничего, – заикаясь тянула Бульдожка.

– Да ты вглядись! Вот видишь это… – она указала пальцем на комету.

– Да нечего мне растолковывать, сама вижу, это лиса бежит. Только почему это у нее из хвоста кровь?… Охотника-то ведь нет?