Читать книгу "Групповая гонка. Записки генерала КГБ - Валерий Сысоев"

Период взаимных сомнений бывает в любых отношениях. Его просто нужно преодолеть — только тогда начинаешь понимать истинную ценность семьи. Не с точки зрения дом, хлеб, холодильник и всевозможные удобства, а с точки зрения, куда тебя ноги несут: в дом или из дома.

Вот и сыну я тогда сказал, что он должен все это понять. Тем более что в семье растут две девочки, которые впитывают все то, что видят не только в быту, но и на примере собственных родителей. Не случайно ведь раньше в обществе существовал фактор сватовства. Встречались родители, причем встречались они в доме будущей невесты, чтобы семья жениха имела возможность увидеть уклад семьи. Девочка ведь всегда так или иначе повторяет в обиходе свою мать: будет так же готовить, поддерживать такой же порядок.

Когда моей младшей внучке было лет двенадцать, я задал ей вопрос: «Настенька, какой образ мужчины, мальчика, для тебя является авторитетным?» Она ответила: «Папа». Когда этой девочке стало 17, я повторил вопрос и понял, что образ идеала в ее сознании стал меняться. Это тоже было понятно: во-первых, папа работает и соответственно не слишком много времени проводит дома. Во-вторых, у ребенка расширяется кругозор, он начинает видеть мир не только через взаимоотношения в собственной семье, но и через другие семьи, причем велика вероятность, что тот, «другой» мир в какой-то момент может стать интереснее, и свою собственную жизненную модель человек захочет лепить уже иначе.

* * *

С Борисом я однажды схлестнулся не на шутку. Это было очень давно, когда он только-только завел собственную семью. Я вернулся откуда-то из командировки, сын встретил меня в аэропорту и предложил ненадолго заехать к ним, поскольку у его жены Татьяны был день рождения. Компания уже сидела за столом, мы даже не успели войти в комнату из прихожей, как я услышал чью-то фразу: мол, вы тут все говорите о родителях, а что они дали нам — наши родители?

Я вхожу и с порога говорю:

— Родители, молодые люди, во-первых, вас родили и воспитали. Хорошо, или плохо — другой вопрос. Но вы здесь, как понимаю, все с высшим образованием. И именно ваши родители дали вам возможность это образование получить. Считаете себя умнее — нет проблем: попробуйте раскрутить собственный фамильный «лейбл» до той степени, чтобы об этом можно было говорить. А тебе, Боря, я скажу такую вещь. Если в твоем доме я хоть раз еще услышу подобные слова, то на порог моего дома ты можешь больше не приходить. Или — меняй фамилию.

Потом уже, когда остыл, объяснил сыну, что подобные высказывания страшны не только тем, что их будут слышать и впитывать будущие дети. Просто человеческая жизнь — это всегда двусторонние отношения. Спросил:

— Ты же понимаешь, к чему способны привести подобные разговоры? Например, к тому, что когда я достигну критического возраста и в материальном отношении буду не так обеспечен, как сейчас, то пойду в суд и подам на тебя на алименты. Борис опешил тогда:

— Ты серьезно все это говоришь?

Понятно, что подобной ситуации я не представлю в собственной семье даже в страшном сне, но тогда счел нужным основательно, как говорится, проехать сыну «по ушам»:

— Конечно серьезно. Если ты позволяешь в своем доме ставить таким образом вопрос о родителях и родительском долге, тогда где твои собственные заботы об отце? Если мы начнем оперировать понятиями, кто из нас кому должен, ты вообще должен в десять утра каждую субботу стоять перед моей дверью с двумя полными авоськами, носом нажимать на кнопку звонка и говорить: папа, я приехал, открой, пожалуйста…

Сын в свое время закончил юридический институт, защитил диссертацию по международной правовой тематике, одно время работал в аппарате Президента, но сейчас работает в спортивной сфере — занимается вопросами взаимодействия с правоохранительными органами при проведении спортивно-массовых мероприятий. С одной стороны, ему в чем-то было легче: все-таки спорт — это сфера, в которой прошла вся моя жизнь, а имя, если ты его заработал, всегда в определенной степени работает и на детей тоже. С другой — это всегда двойная ответственность для нас обоих. Я очень уязвимо отношусь к этому. Поэтому, наверное, замечаю ошибки, которые кроме меня не замечает никто.

Я понимаю, что мой диалог с детьми, а особенно — с внуками — выглядит порой слишком нравоучительно. Ну кто я такой в их глазах? Бронтозавр, который пытается что-то рассказывать о жизни? Просто в какой-то момент я четко почувствовал, что время, которое наша страна пережила в 90-х, заставило людей не столько учиться, сколько приспосабливаться к постоянно меняющимся условиям, ко всей этой суете. При этом люди ужасно боялись показаться безграмотными, некомпетентными, потому что это сразу влекло за собой риск остаться вне общества. На деле в стране выросло целое поколение внешне успешных, но не слишком грамотных людей. В точности как говорил герой Жарова в фильме «Медведь»: «Заглянешь в душу — сущий крокодил».

Однажды, помню, мы шли по улице с внуком, он сильно ушиб ногу, но вижу — терпит, не подает вида, что ему больно. Я и сказал тогда: мол ты — прямо как Маресьев. Он как-то странно на меня посмотрел, и тут до меня дошло, что в школах об этом уже не говорят. И что Илья просто не понимает, о чем речь. Это меня тогда потрясло. Потому что вне зависимости от политической системы, молодым людям нужно обязательно рассказывать о людях человеческого подвига, о преодолении обстоятельств, о поисках себя. Точно так же с младшей внучкой мы как-то разговаривали о романе Льва Толстого «Война и мир». Одном из немногих произведений в мировой литературе, которое не просто признает сам факт девичьей любви, но возводит эту любовь в степень, как великую ценность.

Мне кажется, что дефицит общения, дефицит понятного, доступного, а самое главное — откровенного диалога взрослых с детьми — одна из самых больших проблем нашей жизни. Это единственное, что можно противопоставить насилию информатики современного мира, которую не всегда понятно, как трактовать. Но когда начинаешь говорить о чем-то близким людям с высоты собственных познаний и жизненного опыта, очень легко обидеть их, уязвить, невольно дать понять, что они чего-то не знают. Поэтому я просто рассказываю о том, что хотелось бы мне самому, чего в собственной жизни не сделал я сам, в чем и как ошибался.

* * *

Наверное, было бы правильно не бросаться в новые отношения, уйдя из первой семьи: подержать эту паузу, обо всем подумать. Но сложилось все иначе: оставшись один, я пришел к маме в малогабаритную двухкомнатную квартиру общей площадью 27 квадратных метров и совмещенным санузлом. Там же жили два моих сводных брата, и, конечно же, всем им я создавал определенный дискомфорт. При этом мне очень хотелось собственного семейного уюта. Учился я тогда в московском педагогическом институте, там и познакомился со своей второй супругой — она преподавала немецкий язык.

Поскольку по своей работе я находился в непрерывном каскаде событий, связанных с большим количеством командировок, наша совместная жизнь была в большей степени праздником, нежели бытом. Я к тому времени уже стал президентом Международной федерации велоспорта, по регламенту мне в заграничных поездках на официальных мероприятиях полагалось сопровождающее лицо, поэтому ездить мы стали вместе. Понятно, что супруге очень нравились эти поездки. Дома я считал себя обязанным создать для семьи максимум жизненного благополучия, чтобы таким образом хоть как-то компенсировать свое отсутствие. Когда родилась Пера, я стал на лето отправлять семью в Юрмалу, искренне полагая, что раз уж сам не имею возможности уйти в полноценный отпуск, должен обеспечить эту возможность жене и дочери.