Читать книгу "Мадам Лафарг - Александр Дюма"

Вот что мы узнали о нем. Несчастный молодой человек! Его губы не могли больше произнести ни слова, его глаза лицезрели пустоту, правая часть тела потеряла возможность двигаться. Кому-то нужно было за него совершать движения, смотреть, говорить…

Обездоленный! Ты стал живым воплощением своей несчастной родины… Счастливые могут пожалеть тебя. Я могу тебя только любить.

……………………………………………………………………………………………………………………………………

Этим утром один из моих друзей прислал мне коробочку засахаренных фруктов. Никогда еще сладости не доставляли мне такой радости: я собиралась поделиться ими с бедным больным.

Чуть ли не час я готовила свой подарок. Мне хотелось, чтобы благодаря ему изгнанник насладился святыми для него воспоминаниями. Он мог отвергнуть дар… Мог согласиться принять половину… Но как передать ему коробку? С помощью моих родственников? Он мог воспринять это как унижение. Я последовала совету Адели и обратилась к больничному священнику. Только такой посланник мог придать ценность моему скромному подарку.

……………………………………………………………………………………………………………………………………………

Добрый священник передал коробочку и просил мне сказать, что больной пролил сладкую слезу, поблагодарив меня.

Как милостиво Провидение! Как бы ни был крут и мучителен крестный путь, и на нем встречаются благоуханные цветочки. Господь дал нам со-чувствие как передышку в страдании»[170].

В то время, как бедная узница позабыла о своих несчастьях, сочувствуя чужим, против нее готовился заговор, имевший целью ужесточить для нее до крайности суровый тюремный режим.

Но пусть она сама нам расскажет о случившейся с ней катастрофе.

В тюрьме, по словам Марии Каппель, не страдают постоянно, но постоянно нужно быть готовым пострадать.

«В этот вечер, – пишет она в своем скорбном дневнике, который назвала „Часы заточения“, – Адель из-за сильного ливня задержалась в привратницкой. Я за это ее побранила.

Я однажды видела нашего привратника. Постоянная усмешка на багровом лице, ускользающий взгляд, грубость, вмиг меняющаяся на липкую льстивость – ни дать ни взять заигрывающий кот, – и еще что-то, что я даже не могу определить, сразу вызвало во мне инстинктивное отвращение.

Я попросила Адель рассказать мне, о чем они говорили, пока она вынуждена была там находиться, и вот ее рассказ.

За зонтиком для Адели он послал своего сынишку, а сам изо всех сил постарался быть любезным с моей кузиной, предложил ей сесть, ну и все прочее. Потом он и его жена, усахарив свои уста и голоса, заговорили обо мне.

– Мадемуазель Адель, – начала жена привратника, – ведь мадам Лафарг стало лучше, не так ли? Ай-ай-ай, несчастная она женщина! Если б не ваши заботы, бедную даму давно похоронили бы…

– Спасибо за добрые слова, – отозвалась Адель, ее сердце никогда не оставалось равнодушным, если речь заходила обо мне, – моя кузина еще очень слаба, но ее здоровье уже не внушает мне серьезных опасений. Она уже встает и, опираясь на мою руку, может обойти камеру.

– Все иностранцы, что к нам приезжают, непременно осведомляются о ее здоровье, – подмигнув одним глазом, будто сообщал секрет, произнес привратник, – вот и вчера приходил англичанин, он дал бы немало полновесных монеток, лишь бы ее повидать. Для вас было бы большим утешением послушать, что он говорил, глядя на башню, где сидит мадам… Когда дерево падает, каждый вооружается топором, чтобы вырезать себе палку, а вот с вашей кузиной все наоборот – люди говорят, что сидит она у нас зазря.

Адель покраснела от удовольствия и ответила:

– Если бы все эти иностранцы имели возможность узнать мою бедную Марию так, как знаю ее я, они полюбили бы ее еще больше.

– Потому-то и я так сочувствую, мадам, – подхватила жена привратника, постаравшись выглядеть растроганной. – У меня так и стоит перед глазами бедная м-ль Клементина, уж как она горевала, расставаясь со своей хозяйкой. Даже жандарм, который сопровождал мадам из Тюля, и тот не мог удержаться от слез, когда помогал ей подняться на тюремное крыльцо. Монахиня, с которой она приехала, тоже была вся в слезах… Бедная мадам Лафарг! Каково ей пришлось, когда легла она, больная, на жесткую тюремную постель, на тюфяк, где соломы больше, чем шерсти, на пожелтелую простыню, не имея даже лишней подушки, чтобы повыше держать голову! Когда жил в богатстве, горько упасть так низко, да еще и незаслуженно. На ее месте многие постарались бы посмотреть, какая погода стоит в дальних странах. Когда у тебя столько друзей, нашлось бы кому довериться… Вот только поимейте в виду, мадемуазель Адель, что тюрьма не то место, где стоит доверяться чужим речам, считая, что они – чистое золото. Тут ради того, чтобы продвинуться по службе, расскажут начальству все, что знают, и донесут о том, чего не было. Не стоит тут никому доверяться. К примеру, охранник *** – известный лис. И другой не лучше, только делает вид, что простачок. А третий – правая рука у начальника.

– Боже! – воскликнула Адель, напуганная столькими откровениями. – Как же тяжело находиться среди подобных людей!

– Но не думайте, мадемуазель, что тут все такие, – подхватила она с таинственным видом. – Есть и такие, кто умеет держать язык за зубами. – Она наклонилась к Адели и прошептала: – Вот мужу моему доверять можно.

Сочувственный взгляд простой женщины, ее обстоятельный доверительный разговор проторили путь к сердцу моей кузины, она не могла не откликнуться на уважительное выражение преданности ко мне. Адель не только поблагодарила привратницу за сострадание, но и пообещала вспомнить о ней, когда представится такая возможность. В порыве возникшего доверия она рассказала, что я могла бы убежать еще до ареста в Легландье, но сочла бегство низостью и предпочла арест. Рассказала и о том, что после приговора у меня достало твердости вновь отвергнуть подобное предложение, потому что Клементина предлагала мне переодеться в ее платье, взять паспорт, но я не изменила своего решения.

Рассказала Адель, как волновались они с моей тетей, ее матерью, во время моей болезни, от которой я чудом избавилась, – сначала они опасались за мою жизнь, потом за мой разум. Она не скрыла от своих сочувственных слушателей, что она сама, печальная свидетельница моего отчаяния, не раз подумывала о том, чтобы пожертвовать собой ради моего спасения…

– Поверите ли, – добавила моя кузина, – что я никогда бы не утешилась, если бы мне пришлось расстаться с моей Марией. Счастье мое состоит в том, чтобы ухаживать за ней и страдать с ней вместе, но я с радостью заняла бы ее место в камере, если бы это помогло ей выйти на свободу.

– Иисусе Христе! – вскликнула жена привратника, молитвенно складывая руки. – Вот она дружба, что дороже золота! И поверьте, я вас понимаю. Бог воздаст вам за ваше доброе сердце, а меня накажет, если я расскажу хоть кому-нибудь о том, что вы нам доверили. Да скорее мне голову отрубят, чем я буду болтать.