Читать книгу "Мадам Лафарг - Александр Дюма"

2 сентября 1840 года в уголовном суде Тюля, главного города департамента Корез, началось слушание дела Марии Лафарг, обвиняемой в отравлении Шарля Пуш-Лафарга, ее мужа.

«Интерес к процессу превзошел ожидания. Все свободные квартиры в Тюле в настоящее время заняты. Прибытие присяжных заседателей, свидетелей, прокурора и любопытствующей публики почти удвоило население столицы департамента Корез. Однако почтовые кареты одна за другой продолжают подвозить из соседних городов и даже из столицы все новых гостей, свидетельствуя, что заинтересованность в том, чем кончатся судебные прения, и впрямь непомерна. Г-н де Барни, председатель суда города Тюля и член Королевского суда в Лиможе, начал судебную сессию с мелких уголовных дел, но и они привлекли в зал множество народу. Большая часть публики присутствовала при слушании дел, желая заранее освоиться с процедурой суда. Число бесплатных приглашений на процесс г-жи Лафарг будет весьма невелико.

Г-н председатель разумно решил предоставить большую часть зала тем желающим, кто, выстояв длинную очередь и купив билет, приобретет право присутствовать при развязке трагедии», – сообщала «Газетт де Трибюно» 5 сентября 1840 года.

На следующий день эта же газета опубликовала отчет о первом судебном заседании, определяя главную цель процесса:

«Наконец-то начнется публичное судебное разбирательство трагического и загадочного дела, которое столько времени занимало внимание общественности, не давая остыть любопытству. Наконец-то мрачные тайны одиночества в городке Легландье выйдут наружу. Сокровенные тайны девушки, интимные тайны замужней женщины, оборвавшей преступлением ее недолгое замужество, станут явными в ходе процесса, и свое мнение о них будут высказывать не только присяжные заседатели, но и собравшаяся в зале публика.

Надо сказать, что публика проявляет крайнее нетерпение, поскольку ее любопытство подогревали не один день. Тюль переполнен, заняты не только все номера в гостиницах и скромных харчевнях, но и все свободные комнаты, какие мирные обыватели могли уступить приезжим. Еще на рассвете того дня, когда должен был начаться процесс, по всем дорогам, что ведут в столичный город Кореза, спешили кареты. За три часа до открытия судебного заседания вдоль набережной еще тянулся караван лодок, приплывших со всех концов департамента. Толпа любопытных, уже и без того в двадцать раз большая, нежели может вместить в себя судебный зал, все росла и росла. Вновь прибывшие стучались в каждую дверь, ища пристанища, но сталкивались с такими же растерянными опоздавшими и были вынуждены искать себе крова в предместьях, составляя конкуренцию гуртовщикам, пригоняющим на рынок бычков, и колесникам, что приводят в порядок кареты на главной проезжей дороге, ведущей из Лиона в Бордо.[1]p>

В половине восьмого двери суда отворились, и в здании не осталось ни одного свободного местечка. Первые дамы Тюля, городская знать поспешно заняли специально расставленные для них стулья, остальные не менее поспешно заполнили ряды амфитеатра, воздвигнутого в зале только ради этого необычного процесса. Во всех концах города завязывались громкие споры, люди судили и рядили, кто прав, кто виноват, самостоятельно: ведь попасть в зал суда удалось немногим. Те, кто уже собрали сведения о Марии Каппель, в супружестве Лафарг, с нетерпением ожидали выступления защиты. Одни нападали на подсудимую, перечисляя все, что ставили ей в вину, – по странной прихоти судьбы обвиняемая бросила тень в том числе и на королевскую фамилию, с которой она была связана кровным родством, – другие горячо защищали молодую женщину, покоренные ее обаянием, изяществом ума. Став ее преданными сторонниками, они ратовали за освобождение невинной жертвы.

Столкновением, противоборством крайних мнений и объясняется напряженный интерес публики к процессу – все горят нетерпением узнать, какое же решение вынесет суд и какая участь ждет молодую женщину, чья частная жизнь, на ее беду, стала достоянием любопытствующих.

Всем хочется узнать, действительно ли Мария Каппель с юных лет отличалась лживостью и низкими, грубыми пороками. Правда ли, что постыдная страсть к воровству еще в юности превратила ее в преступницу, которая оказалась способной на кощунственное предательство, совершив кражу в доме, гостеприимно открывшем ей двери, и потом оклеветав подругу? Совершила ли она самое ужасное из преступлений – убийство мужа, тая ненависть под личиной любви? Отяготила ли она это страшное преступление еще и неслыханным коварством: готовя собственными руками гибель несчастной жертве, с жадным нетерпением наблюдала за ее долгой агонией и под видом милосердия поила страдальца снадобьями, которые только усугубляли его муки, – отнимала у супруга жизнь и следила за его последними конвульсиями?

Но и Мария Лафарг могла оказаться ни в чем не повинной, пав жертвой стечения обстоятельств и лживых свидетельств. Семья, в которой она родилась, воспитание и примеры, полученные в доме, где она выросла, таланты, данные ей от природы, возвышенный развитой ум, обаяние, перед которым не мог устоять никто, – разве всего этого недостаточно, чтобы красноречиво свидетельствовать в ее пользу и отвести унизительные обвинения?

Подобные споры слышались со всех сторон – спорили в здании суда, спорили во дворе, куда вершители правосудия, с их утонченным чувством справедливости, допустили простой народ, и он толковал об этом громком процессе, возможно, примитивнее и обыденнее, нежели состоятельные господа, купившие билеты в зал заседаний, но не менее заинтересованно».

Тридцать лет спустя в «Большом энциклопедическом словаре XIX века» Пьера Ларусса мадам Лафарг будет посвящено пять колонок по той причине, что «этот процесс словно создан во имя того, чтобы разжигать интерес публики множеством загадок, с одной стороны, и с другой – симпатией, которую вызывала обвиняемая. Вся Франция приняла участие в ожесточенном споре, и отзвук этого спора прокатился по всей Европе. Общество разделилось на два лагеря – лафаргисты и анти-лафаргисты (сам Ларусс безоговорочно принадлежит к лагерю лафаргистов). Приверженцы и противники не уступали друг другу в страстности и приводили аргументы равной весомости как в пользу обвиняемой, так и против нее. На время процесса публика охладела даже к политике (в частности, к волновавшим Париж выступлениям рабочих, требовавших повысить мизерные зарплаты) – газеты читались только ради вестей из Тюля».

После того, как был вынесен приговор, мадам Лафарг должны были перевезти из одной тюрьмы в другую, из города Тюля в Монпелье, но время ее переезда постарались скрыть «из-за слишком пристрастного любопытства и слишком горячих симпатий». Однако по дороге она все-таки пожинала плоды своей досадно печальной известности: в Аржантаке ее пытались разглядеть зеваки, столпившиеся вокруг кареты, в бедной деревушке, затерянной в горах, ей пропели недавно сочиненную в Легландье заплачку.

«Заплачка сродни новогодним колядкам, исполненная простодушной выразительности, свойственной оверньскому диалекту, звучала тягуче и монотонно, как звучат вообще все старинные народные песни. Поэзия их груба и дика, но благодаря этой грубости кошмар пережитых страданий особенно тяжело ложится на сердце»[2].