Читать книгу "Жена смотрителя зоопарка - Диана Акерман"

По мере того как шла война, жизнь становилась все менее безопасной, и даже сделанное мимоходом негромкое замечание могло спровоцировать огромные беды. До Антонины и Яна дошли слухи, что один из польских охранников из зоопарка заметил Магдалену и проболтался, что знаменитый скульптор прячется на вилле. Хотя Антонина считала этого охранника «порядочным, возможно даже добросердечным, – в конце концов, он же не позвонил в гестапо», она боялась, что нечаянно брошенное слово может достигнуть не тех ушей и карточный домик их виллы рассыплется. «Вдруг гестапо уже знает? – спрашивала она себя. – Вдруг это только вопрос нескольких дней?»

Огромное количество шантажистов, которыми кишела Варшава, тоже представляло собой серьезную угрозу. Частично из-за популярности черного рынка перед войной и привычки легко добиваться желаемого с помощью небольших чаевых и взяток, Варшава молниеносно превратилась в город, населенный хищниками и жертвами всех видов, включая порядочных и продажных, неподкупных и беспринципных, закоренелых преступников и жалких трусов или пособников нацистов, а также авантюристов, которые жонглировали собственной жизнью и жизнями других, словно горящими факелами. Поэтому показалось разумным спрятать на время «гостей» в каком-нибудь другом месте. Пани Девитцова, которая до войны преподавала в школе вместе с Яном, предложила укрыть Магдалену и Маурыция в своем пригородном доме, однако прошло несколько недель, и она, испугавшись, отправила их обратно, уверяя, что какие-то подозрительные незнакомцы начали следить за ее домом. Антонина сомневалась в этом. «Неужели в пригороде опаснее, чем в Варшаве?» – недоумевала она. Возможно, так оно и было, однако она подозревала, что дело тут в другом, и это лишь следствие того, как люди приспосабливаются к жизни, полной страха и неопределенности.

Эммануэль Рингельблюм писал о «психозе страха», который охватывает многих при мысли о побеге на арийскую сторону:

«Именно эти воображаемые страхи, предположение, будто за тобой наблюдает сосед, швейцар, управляющий или прохожий на улице, и составляют главную опасность, потому что еврей… выдает себя, озираясь по сторонам, чтобы понять, не наблюдает ли кто за ним, на лице его тревога, испуганный взгляд зверя, на которого охотятся, вынюхивающего повсюду какую-то опасность»[79].

Хотя окружающим Антонина зачастую казалась беспечной, из ее записей явствует, что ее снедали тревога и страх. Она знала, что сама по себе создает на вилле атмосферу устойчивости, и утверждала, что «теплая, дружеская, почти лечебная» обстановка у них в доме, внушающая чувство безопасности, была всего лишь иллюзией. Да, конечно, на вилле у «гостей» были потрясающие условия, их не заставляли жить, согнувшись в три погибели за стенкой или скучившись в сыром подземелье. Однако по мере того, как нацисты затягивали удавку, игра в отведение глаз и заговаривание смерти превращалась в искусство воплощения возможностей и улавливания намеков. Как в польском фольклоре: картина, сорвавшаяся со стены, непонятный хруст под окном, метла, упавшая без видимой причины, тиканье часов там, где нет никаких часов, стол, издающий скрип, дверь, распахнувшаяся сама по себе, – все это предвещало смерть, бродившую рядом[80].

Чтобы обеспечить безопасность, приходилось терпеть множество мелких неудобств – например, часто заходить в разные магазины и покупать все в небольших количествах, чтобы не привлекать особенного внимания, или сушить одежду в доме, потому что никто не осмеливался вывешивать на улицу белье, очевидно не принадлежащее никому из домочадцев. Страх неизбежно сказывался на настроении каждого. Но, будучи смотрителями зоопарка, Жабинские понимали и что такое бдительность, и что такое хищники: в болоте с гадюками приходится просчитывать каждый шаг. Из-за опасностей военного времени было не всегда понятно, на кого или на что можно рассчитывать снаружи или внутри, кто верный, а кто предатель, кто хищник, а кто жертва.

Поначалу никто не знал, что в зоопарке находится тайное убежище, и Жабинским приходилось добывать дополнительную пищу и разрабатывать планы побегов исключительно своими силами. По счастью, они узнали, что их старинная подруга, Янина Бухгольц, психолог и страстная ценительница живописи, является важной фигурой в «Жеготе». Во время оккупации Янина официально работала как зарегистрированный переводчик нотариуса в конторе, куда Антонина заходила узнать новости после того, как в 1939 году разбомбили зоопарк. Поскольку контора занималась множеством различных документов, жалоб и заявлений, бумаги слетали со столов, горами громоздились на полках, поднимались опасными сталагмитами с пола и казалось, вот-вот обрушатся в любом месте. Этот бюрократический кошмар, эта захламленность маскировали истинную жизнь конторы, бывшую нервным центром подполья; здесь готовились арийские документы, подыскивались надежные квартиры, отсюда отправлялись курьеры, распределялись средства, строились планы саботажа и составлялись письма к людям в других гетто. В конторе Янины связные получали инструкции и приносили отчеты, что означало постоянное хождение туда и сюда толп народу, но, как и Жабинские, она практиковала искусство прятать все на виду, в данном случае – в подобии хаоса, который вызвал бы оторопь у любопытного нациста, и тот не стал бы совать нос в эти пыльные, шаткие кипы бумаг. По воспоминаниям одного из выживших, нацисты намеревались шаг за шагом, посредством взаимосвязанных указов, создать систему донесений, которая сделала бы невозможными любые махинации, с помощью которой можно было бы установить местоположение любого горожанина с безукоризненной точностью. Поэтому было необходимо тщательно готовить фальшивые удостоверения личности, документы и легенду для людей в бегах, ведь польские католики, жившие в основном в многоэтажных домах, могли предоставить и церковные, и муниципальные записи, оставшиеся с довоенных времен, в том числе свидетельства о рождении, крещении, венчании, уплате налогов и смерти, а также документы на наследство. Под новыми документами иногда подразумевались «надежные» бумаги, способные выдержать внимательную проверку гестапо, а иногда ненадежные («липовые»), которые не прошли бы никакой проверки. Вот как описывает процесс подготовки документов Гуннар Паулссон:

«Чтобы сделаться homo novus, требовалось не только раздобыть новое удостоверение личности, но еще и разрубить все связи со старым, „нечистым“. Следовательно, требовалось переехать. После чего ваше прежнее „я“ могло исчезнуть, тогда как новое „я“ регистрировалось положенным образом в новом районе… Приходилось выписываться в регистрационном бюро по старому месту жительства, получая взамен талон. После чего вы регистрировались у коменданта дома по новому месту жительства, получая еще один талон. Затем оба талона требовалось отнести в местное бюро регистрации, уложившись в определенный срок, чтобы подтвердить регистрацию… Чтобы разорвать очевидную цепочку, необходим был фальшивый талон о выписке, который требовалось внести задним числом в папки бюро регистрации».