Читать книгу "Хорошие жены - Луиза Мэй Олкотт"

Неважно, что сказал Джон или как близка была маленькая шляпка к окончательной гибели, важно лишь, что он не возражал, судя по переменам, которые постепенно происходили в доме и его обитателях. Это был далеко не рай, но всем стало лучше благодаря разделению труда: дети расцветали под отцовской опекой, так как с аккуратным, уравновешенным Джоном в Царство Младенцев вошли порядок и послушание, а Мег обрела прежнюю бодрость и успокоила нервы благодаря подвижной работе, некоторой доле развлечения и доверительным беседам со своим здравомыслящим и благоразумным мужем. Дом стал опять похож на дом, и у Джона не было никакого желания покидать его иначе как в обществе Мег. Теперь уже Скотты приходили к Брукам, и все находили маленький домик веселым, полным счастья, довольства и семейной любви. Даже нарядная Салли Моффат любила бывать там.

– В вашем доме всегда так спокойно и приятно, мне полезно бывать у вас, Мег, – часто говорила она, оглядывая все вокруг чуть печально, словно пытаясь открыть секрет, который могла бы перенести в свой большой дом, где было лишь великолепное одиночество. Там не было резвых, счастливых детей, а Нед жил в своем мире, где ей не было места.

Домашнее счастье пришло в дом Бруков не сразу, но Джон и Мег нашли ключ к нему и с каждым годом совместной жизни все более умело пользовались этим ключом, открывая сокровища настоящей семейной любви и взаимной поддержки, которыми могут обладать самые бедные и которых не могут купить самые богатые. На такой «архив» могут согласиться молодые жены и матери, чувствуя себя в безопасности от суеты и горячки мира, находя преданную любовь в маленьких сыновьях и дочерях, что тянутся к ним, и не боясь горя, бедности или возраста, идя и в солнце и в бурю бок о бок с верным другом, который в подлинном смысле этого старого саксонского слова «house-band»[110], и узнавая, как узнала Мег, что счастливейшее королевство женщины – дом, а высочайшее искусство – править в нем не как королева, но как умная жена и мать.

Глава 16

Лодырь Лоренс

Лори приехал в Ниццу на неделю – и оставался там целый месяц. Он устал скитаться в одиночестве, а присутствие так хорошо знакомой ему Эми придавало, казалось, очарование домашней жизни иноземным картинам и сценам, частью которых она была. Ему не хватало того, к чему он привык дома и что у девочек называлось «приласкать Лори», и никакое внимание, каким бы лестным оно ни было, не могло заменить сестринского обожания. Теперь же он опять наслаждался его вкусом. Эми никогда не «баловала» Лори, как остальные, но теперь была очень рада видеть его и, пожалуй, даже привязалась к нему, чувствуя в нем члена любимой семьи, о которой скучала больше, чем можно было подумать, глядя на нее. Они находили утешение в обществе друг друга и проводили вместе много времени – ездили верхом, гуляли, танцевали или бездельничали, ибо в Ницце никто не может быть серьезным и деятельным на протяжении всего сезона веселья. Но хотя внешне они производили впечатление пары, развлекающейся самым беззаботным образом, оба, почти неосознанно, каждый день делали все новые открытия и формировали мнение друг о друге. Эми росла в глазах своего спутника, но он терял ее уважение, и каждый почувствовал это еще прежде, чем было произнесено хоть слово. Эми старалась понравиться и угодить ему и потому преуспела; она была благодарна ему за те удовольствия, которые он доставлял ей, и платила теми маленькими любезностями, которые женственная женщина умеет оказывать с неописуемым очарованием. Лори же, напротив, не предпринимал никаких усилий, он позволил себе плыть по течению, стараясь забыть о своих горестях и с таким чувством, будто все женщины обязаны ему добрым словом только оттого, что одна из них была к нему холодна. Ему не стоило никаких усилий быть щедрым, и он подарил бы Эми все безделушки в Ницце, если бы она согласилась их принять, но в то же время чувствовал, что не может изменить мнение, которое складывается у нее о нем, и, пожалуй, даже боялся проницательных голубых глаз, которые следили за ним с полупечальным-полупрезрительным удивлением.

– Все остальные уехали на целый день в Монако, но я решила остаться, чтобы написать письма. Теперь все готово, и я еду в Вальрозу делать эскизы. А ты поедешь? – спросила Эми, когда в один прелестный день Лори, как обычно, лениво забрел к ней после полудня.

– Пожалуй, но не слишком ли жарко для такой дальней прогулки? – ответил он неспешно; затененный салон казался очень привлекательным после уличной жары.

– Я хочу взять маленький экипаж. Баптиста будет править, а тебе придется всего лишь держать свой зонтик и не пачкать перчатки, – ответила Эми, саркастически взглянув на безукоризненно чистые тонкие лайковые перчатки, бывшие слабостью Лори.

– Тогда поеду с удовольствием. – И он протянул руку к ее эскизному альбому. Но она сунула альбом под мышку с резким:

– Не трудись. Мне не тяжело, но тебе это, похоже, не по силам, – и легко сбежала вниз.

Лори приподнял брови и ленивым шагом последовал за ней. Но когда они сели в экипаж, он сам взял вожжи, а маленькому Баптисте оставалось лишь сложить руки и дремать на своей скамеечке.

Эти двое никогда не ссорились – Эми была слишком тактична, а Лори, в этот период, слишком ленив. Так что через минуту он бросил вопросительный взгляд под поля ее шляпы, она ответила ему улыбкой – и дальше они ехали в самом дружеском расположении духа. Это была великолепная поездка по извилистым дорогам, вдоль которых восприимчивые к красоте глаза находили множество восхитительных картин. Тут старинный монастырь, из которого доносится торжественное пение. Там пастух в коротких штанах, деревянных башмаках и островерхой шляпе сидит на камне и играет на свирели, а его козы скачут по скалам или лежат у его ног. Кроткие серые ослики, нагруженные корзинами свежескошенной травы, бредут мимо, а на спине, между зелеными скирдами, – красивая девушка в capeline[111] или старушка, прядущая на ручной прялке. Смуглые, с ласковым взглядом дети выбегают из забавных маленьких лачуг, чтобы предложить букет или несколько апельсинов прямо на ветке. Узловатые оливковые деревья покрывают холмы своей тусклой листвой, в садах висят золотистые фрукты, огромные алые анемоны окаймляют дорогу, а дальше – зеленые склоны и скалистые высоты, круто вздымаются и белеют на фоне голубого итальянского неба приморские Альпы.

Вальроза[112] вполне заслужила свое название, так как в этом климате вечного лета розы растут повсюду. Они обвивают арки, тянутся со своим сладким приветствием к прохожему между брусьями больших ворот, обрамляют аллею, пробираются через лимонные деревья и перистые пальмы вверх к вилле на холме.

Каждый тенистый уголок, где каменные скамьи манили остановиться и отдохнуть, был сплошной массой цветов, в каждом прохладном гроте улыбалась из-под вуали цветов мраморная нимфа, и в каждом фонтане отражались красные, белые или бледно-розовые розы, склонившиеся, чтобы с улыбкой созерцать свою красоту. Розы покрывали стены виллы, драпировкой украшали карнизы, взбирались по колоннам и бушевали на балюстраде широкой террасы, откуда открывался вид на солнечное Средиземное море и белый город, раскинувшийся на берегу.