Читать книгу "Между молотом и наковальней - Николай Лузан"

Ибрагим Авидзба, разгладив на куртке невидимые складки, прошел в кабинет и остановился у порога.

— Прикрой дверь, Ибо! — распорядился президент и задержал на нем потеплевший взгляд.

Еще тогда, в Гудауте, при первой встрече ему приглянулся этот доброволец-махаджир. В его тогда еще по-юношески наивных и открытых глазах он прочитал то, что больше всего ценил в людях — твердый характер и быстрый ум. Со временем симпатии к немногословному телохранителю еще больше возросли. Война, как огонь в горне кузнеца, закалила, но не ожесточила Ибрагима. Президент не раз ловил себя на мысли, что если бы у него был сын, то он хотел бы, чтобы тот походил на этого махаджира-добровольца. И сейчас, не считая нужным заходить издалека, Владислав Ардзинба прямо спросил:

— Урал Атыршба смелый парень?

— Да!.. — озадаченно ответил Ибрагим.

— А он рискнет с кораблем прийти к нам?

— Можете не сомневаться, Владислав Григорьевич, но с капитаном могут возникнуть проблемы, надо искать, — догадался, о чем идет речь, Ибрагим.

— Но в октябре он нашел?!

— Я думаю, и на этот раз получится, тем более там Кавказ. Мне надо с ними созвониться.

— Хорошо! Но это надо сделать поскорее, с запасами у нас совсем плохо, особенно с мукой и соляркой.

— Сегодня, в крайнем случае завтра ответ будет!

— Хорошо! Я надеюсь, что Кавказ с Уралом сделают все возможное и корабль с грузом не позднее середины декабря будет стоять у нас в порту.

— Они сделают и невозможное, Владислав Григорьевич! — заверил Ибрагим.

— Я верю в них! — ответил он и продолжил: — С оплатой тоже решим! Часть найдем здесь, ну и, надеюсь, помогут наши земляки в Турции. Я переговорю с Дженгизом Полем и Ирфаном Аргуном, а они подключат к этому вопросу кого надо.

— Владислав Григорьевич, мой брат тоже не откажет, — предложил Ибрагим.

— Аттила? — уточнил президент.

— Да!

— Спасибо! Даже и не знаю, чем мы сможем его отблагодарить! Он настоящий абхаз!

— Ему достаточно вашего слова, Владислав Григорьевич! Он это делает от чистого сердца, ради Абхазии!

— Хорошо, что у нее есть такие сыновья, как Аттила, Урал, Кавказ и ты, Ибо! Она никогда не забудет вас! — с теплотой произнес президент, и его суровый взгляд смягчился.

— Владислав Григорьевич! Владислав Григорьевич! — пытался что-то сказать растроганный Ибрагим.

— Не надо слов, Ибо! Мы мужчины! Пусть за нас говорят дела! — закончил на этом разговор президент.

В тот же вечер Ибрагим связался по телефону с Уралом и Кавказом. Братья Атыршба с ответом не задержались и не заставили себя долго ждать. Спустя неделю турецкий сухогруз, груженный соляркой и мукой, на рассвете причалил к пристани в сухумском порту. Урал сдержал свое слово и сейчас, сидя в кабинете президента, не знал куда деваться от похвал. На память об этой встрече он уносил на своей руке именные часы.

Два последующих дня Ибрагиму, Окану и Уралу пришлось крутиться как белкам в колесе. В среду к исходу дня все работы на сухогрузе были закончены, и они поднялись на борт. При себе Ибрагим имел девяносто тысяч долларов, которые Владиславу Ардзинбе удалось наскрести в банке и под свое честное слово получить у друзей Абхазии в России. Это была оплата в счет будущей поставки зерна и солярки из Турции. Такую огромную сумму ни Ибрагим, ни Урал, ни Окан не решились хранить при себе, тем более в сейфе капитана Исмаила. В случае перехвата судна грузинским сторожевиком они могли стать легкой добычей. Выход из положения нашел Урал. В его каюте они оборудовали тайник. К целлофановому свертку с деньгами, что лег на дно, добавились еще четыре гранаты и два пистолета. Их Ибрагим с Оканом прихватили на крайний случай.

Закончив с тайником, они снова поднялись на палубу. Здесь все было готово к отплытию, но капитан Исмаил выжидал, пока на море не опустятся сумерки. И лишь когда тусклое декабрьское солнце закатилось за горизонт, дал команду к отплытию.

Корпус содрогнулся от работы набравшего обороты дизеля, лопасти винта вспенили воду за кормой, в воздух взлетели швартовые канаты, и корабль, загруженный кругляком и металлом, той единственной валютой, которой могло расплатиться правительство Абхазии, отчалил от причала сухумского морского порта. Глубоко зарываясь носом во встречную волну, он обогнул западный мыс бухты и, продолжая оставаться в тени берега, взял курс на Сочи.

Ибрагим, Урал и Окан за день беготни по порту и нервотрепки, связанной с загрузкой корабля — то и дело стопорилась стрела крана, — валились с ног от усталости. С трудом досидев до конца ужина, они спустились в каюты и улеглись спать. Позже к ним присоединился свободный от вахты экипаж.

На палубе остались капитан Исмаил и самые опытные, не один раз ходившие в Абхазию члены команды. Им предстояло пройти в кромешной темноте, в которой невозможно было различить, где заканчивается море и начинается берег, участок в шестьдесят километров. Но Исмаил по каким-то только ему известным приметам безошибочно находил нужный курс. И сухогруз, подчиняясь его воле и твердой руке рулевого, как привязанный, повторял все изгибы берега. Позади остался выступающий далеко в море пицундский мыс, и из мрака ночи тусклой россыпью огней проглянули многоэтажки Адлера.

До российской границы было уже рукой подать, и только тогда капитан резко поменял курс. Сухогруз развернулся на девяносто градусов и на всех парах устремился в нейтральные воды. Через двадцать минут хода за горизонтом скрылись огни Большого Сочи, и рулевой взял курс на турецкий порт Трабзон. Теперь, когда самый трудный и рискованный участок маршрута остался позади, Исмаил мог позволить себе расслабиться и, уступив капитанский мостик помощнику, отправился отдыхать. Но в ту ночь ни ему самому, ни экипажу, ни Ибрагиму с Уралом и Оканом так и не удалось поспать. После полуночи подул сильный северо-западный ветер и поднял большую волну. Под ударами морских валов судно жалобно поскрипывало, угрожающе кренилось и черпало бортами воду. Старый, давно отслуживший свое дизель из последних сил грохотал изношенными железными внутренностями, чтобы удержать корабль на курсе. С каждой минутой это становилось делать все труднее. Ветер усиливался, а стрелка барометра все дальше убегала по циферблату влево, предупреждая о надвигающемся шторме.

К этому времени весь экипаж был на ногах. Капитан занял место на мостике и опытным взглядом оценил ситуацию. Ничего хорошего она не сулила. Идти прежним курсом, пробиваясь через набирающий силу шторм, было рискованно. Вздымавшаяся за бортом волна и трещавший под ее ударами по всем швам корпус будили в нем тревогу. Еще больше ее усиливали нарастающий грохот разболтавшегося в креплениях леса-кругляка. С таким опасным грузом бороться со штормом было равносильно игре в кошки-мышки с самой смертью. И чтобы избежать встречи с надвигавшейся стихией, у Исмаила оставался единственный выход — менять курс на юго-восток, но там могла подстерегать другая опасность — грузинские сторожевые корабли. Из двух зол капитан Исмаил выбрал, как ему казалось, наименьшее — курс на Батуми.