Читать книгу "Демон-дракон - Михаил Ланцов"

– Ты же видишь мое войско, разве тебе не кажется, что добрые доспехи и хорошее оружие дают преимущество над степняками?

– Да, твой доспех ни стрелой, ни мечом не возьмешь, – покивал Даниил. – Но их очень много. Затопчут. Измором возьмут.

– Значит, ты не слышал, как я двумя тысячами разбил большое войско Ливонского ордена в Пскове. Только полегло врага там тысяч двенадцать. Жаль только, что половина от него была православной.

– Слышать-то слышал… – улыбнулся Даниил. – Да только тут не в пять раз больше врага, а много больше. Их тьмы и тьмы.

– Поверь – я никогда не проигрываю сражения и дам я его тут, – Максим махнул в поле перед Галичем. – Если желаешь – можешь присоединиться.

– Это самоубийство… – покачал головой князь.

– Смотри сам, – пожал плечами золотой дракон и поехал к своим людям. Впрочем, Даниил решил понаблюдать за ходом сражения. Очень уж любопытно ему стало посмотреть на гибель столь блистательных войск.

Максим же, не медля, приказал всей армии браться за лопаты и начинать строить четыре редута ромбом, с рядом прочих полевых сооружений между ними вроде люнетов для защиты проходов. Большая работа, но ввязываться в маневренный бой ему не хотелось. По крайней мере, не в этой обстановке.

Спустя четверо суток

Тартарское войско вышло под Галич. Буквально незадолго до того разведчики Максима оставили в самом удобном месте для ставки противника столб с письмом для Батыя.

В сущности, там не было ничего удивительного. Просто золотой дракон, помня о бешенстве хана из-за фактического провала похода в Северо-Восточную Русь, написал там – кто он такой и как смог его обвести вокруг носа. В общем – дразнил, дабы в Батые не взыграла случаем осторожность при встрече с необычным противником.

Расчет оказался верным. Переводчика, переведшего хану послание Новгородского воеводы, казнили на месте. А побелевший от бешенства Батый приказал принести ему голову этого уруса, посмевшего насмехаться над величием и бла бла бла… В общем – говорил он долго, красиво, едва не захлебываясь слюной. Очень уж болела эта рана, из-за которой он потерял уважение многих. А тут еще такая неосторожность – переводчик читал достаточно громко для того, чтобы успехи этого ненавистного новгородца достигли совершенно не тех ушей.

Войск у Батыя оказалось несколько больше, чем рассчитывал встретить Максим, – почти двадцать тысяч, преимущественно, конечно, легкой кавалерии в обычных стеганых куртках да при простых копьях. Даже конных лучников, так воспеваемых в летописях, было очень мало, не говоря уже о тяжелой кавалерии в добрых доспехах. Как позже узнал золотой дракон – так обстояли дела вообще со всей армией тартар – массовая, плохо снаряженная кавалерия. Почитай, ополчение, сила которого держалась только в массе и уме полководцев. Да это было и неудивительно – материально-технической, экономической и промышленной базы ведь у кочевников толком и не было, а та, что имелась, отличалась яркой примитивностью и отсталостью.

Вот эту «легкую саранчу» на приземистых, мохнатых лошадках Батый и бросил на приступ позиций Новгородского воеводы. Всю сразу, чтобы вкусить прелести картечных залпов с редутов и плотного винтовочного огня.

Обоз золотой дракон поставил в центре образовавшегося ромба. Вокруг него выстроил побатальонно конную бригаду с наказом стрелять из карабинов лишь по тем тартарам, что проскочили внутрь укреплений. На укрепления же закономерно забралась пехота с артиллерией.

Учитывая надежный бой вязаной картечи на триста метров, первыми табуны тартар встретили пули Минье. Они вылетали бодрыми залпами из капсюльных винтовок, во многом походивших на поделки знаменитой английской кампании Энфилд времен Крымской войны[26]. А потом с трехсот метров ударили пушки картечью, буквально пробивающей широкие просеки в рядах тартарской кавалерии. Что ввергло хана, слегка поостывшего, в некоторое смятение.

Однако тартарская конница продолжала накатывать новыми волнами, заполняя все гуще и гуще своими трупами поле перед полевыми укреплениями Новгородского воеводы метров на триста-четыреста с двух основных сторон атаки. Максим знал, что его ожидает, поэтому боеприпасов прихватил без лишней экономии, то есть – как можно больше. Поэтому сейчас латная пехота Новгорода била с частотой по три выстрела в минуту, словно на учениях расстреливая мишени. Только тут они еще бегали, прыгали и матерились на каком-то непонятном языке.

Общее отступление началось бы и раньше, но в зоне двухсот – трехсот метров перед линиями восточных укреплений ромба приключилось столпотворение, в том числе и из-за избытка трупов и бьющихся в агонии, а то и просто раненых лошадей. А войска Новгорода все это время стреляли, не желая упустить такой замечательной возможности. На пределе своих возможностей, тем более что многие едва по пятьдесят выстрелов до того на учениях сделали. А тут такое замечательное обстоятельство. За полчаса обстрела в сторону тартарской кавалерии прозвучало свыше ста тысяч выстрелов из винтовок и без малого две тысячи ударов картечью! Конечно, картечью били всего лишь стомиллиметровые пушки, но в каждой связке имелось по сорок крепких железных шариков…

Корпус Батыя отступал. Быстро и энергично. С совершенно дикими от ужаса глазами. А сам хан сидел, словно парализованный, на своем коне, невидящим, стеклянным взглядом наблюдая за итогом сражения. Все поле вокруг позиций этого наглого новгородца было усыпано трупами, да так обильно, что ни разу такого не бывало. Даже при самом лютом штурме.

И в этот момент Максим кивнул Василисе выводить конную бригаду в бой. Тартар нужно было не обратить в бегство, их требовалось уничтожить.

Полк тяжелой кавалерии вышел через северные проходы и, вальяжно покачивая длинными пиками, направился рысью в сторону противника, которого пытались остановить и построить командиры и благородные воины. Людям хана удалось каким-то чудом аккумулировать в единую кучу перепуганных овец тысячи три легкой кавалерии, но это им не помогло. Василиса буквально втоптала в землю все эти потуги. Вместе с теми, кто пытался оказывать сопротивление.

А полк легкой кавалерии, во главе с Федором Кошкой, вышедший через южные проходы, направился прямо к ставке хана. Ведь легкой эта кавалерия была только по сравнению с тяжелой латной конницей, для прочих же армий этих лет она вполне котировалась как тяжелая.

Батый же не мог сдвинуться с места. Его как будто парализовал страх и ужас, сковавший руки, ноги… даже саму волю. Он слышал, что ему кто-то что-то кричал. Дергал за одежду, вероятно, призывая скорее отступить, не допуская боя с превосходящим отрядом кавалерии противника. Но кто-то или что-то надежно держало его за горло… изнутри.

Последнее, что он помнил, это попытка его окружения контратаковать поднимающуюся на холм кавалерию урусов и грохот с дымом… как там – у места боя. А потом его что-то ударило в плечо, и наступила темнота.