Читать книгу "О чем молчат мужчины... когда ты рядом - Армандо Прието Перес"

– Обопрись руками о ствол, – командую я. – Ниже… Еще ниже. Вот так и замри.

Она стоит передо мной, переломившись пополам, как заключенная. Я слегка раздвигаю ей ноги, поглаживая внутреннюю часть бедра. Расстегиваю ее штанишки и стягиваю их до лодыжек, открывая маленькие красные, под цвет майки, трусики, похожие на детские и одновременно невероятно сексуальные.

Я и так уже возбужден, но при их виде у меня прямо-таки закипает кровь. Я торопливо сбрасываю с себя всю одежду, прижимаюсь лобком к ее ягодицам и сую руку под тонкий красный лоскут. Она истекает желанием. Я слегка отодвигаюсь, складываю вдвое поводок и наношу хлесткий удар по одной из ягодиц. Она вскрикивает, скорее от изумления, чем от боли.

– Это, – говорю я, – за то, что ты плохая девочка, которая полезла в волчье логово.

Хлещу по второй ягодице. Еще один вскрик. Но она не меняет позы.

– А это за твое бесстыдство, выраженное в непристойном желании быть оттраханной у ствола дерева. Я правильно говорю?

Она явно получает наслаждение от того, что я делаю с ней. Она этого явно не ожидала. Ее грудь вздымается, дыхание становится учащенным. Она вся в моей власти.

Она кивает, встряхивая кудрями.

– Теперь отвечай громко: я правильно говорю?

– Да…

Я снова хлещу ее:

– Я не слышу! Громче!

– Да! – задыхается она в крике.

Я вижу, как капля влаги стекает по внутренней части ее бедра.

– Выпрямись, повернись и обопрись спиной о ствол, – приказываю я.

Она подчиняется. Ее блестящие, широко раскрытые глаза устремлены на мой возбужденный член, она поднимает голову, и ее взгляд встречается с моим суровым взглядом. Она закусывает нижнюю губу. Она явно получает наслаждение от того, что я делаю с ней. Она этого явно не ожидала. Ее грудь вздымается, дыхание становится учащенным. Она вся в моей власти.

– Подними руки, – коротко велю я и одним движением срываю с нее майку.

Затем поводком связываю ее перекрещенные запястья и вешаю этот импровизированный аркан на торчащий из ствола ржавый железный штырь. Он вбит довольно высоко, поэтому она практически висит на нем, все ее тело напряжено, плечи развернуты назад, соски отвердели. Сейчас на ней только маленький красный треугольник и красные босоножки на каблуках, те, что были вчера. Она похожа на святого Себастьяна в порноверсии. Но я собираюсь пронзать ее вовсе не стрелами.

– Разведи слегка ноги, моя дорогая, – шепчу я.

– Луис… нас могут увидеть. Если на стройку придут рабочие… – робко протестует она, но я прекрасно вижу, что эта мысль ее здорово заводит.

– Ну и пусть смотрят, – отвечаю я хрипло.

Делаю к ней шаг, срываю трусики, оставляя розовый след на ее белоснежной коже, встаю перед ней на колени и принимаюсь ласкать ее языком.

Она кончает почти сразу же, с животным криком, какого я от нее прежде не слышал, крутой дугой выгибая спину. Я продолжаю жадно ласкать ее, пока она не кончает еще раз. После чего я встаю с колен и, завладев ее губами, крепко целую, смешивая вкус ее лона со вкусом ее губ. Одновременно я ввожу в нее два пальца одной руки, а другой до боли стискиваю ее грудь. Она опять кричит, снова теряя контроль над собой и требуя большего.

Я приподнимаю ее ноги и, прижав спиной к стволу, с остервенением вхожу в нее все глубже и глубже. Я хотел бы длить наслаждение до бесконечности, но ее нежная плоть, ее искаженное вожделением лицо быстро приводят меня к финалу. Никогда и ни с кем у меня не было ничего подобного, этого желания не отрываться от нее, затеряться в ее глубине, и это приводит меня в смятение. Я тоже теряю контроль над собой: существует только она, ее тело и наслаждение, которое раз за разом взрывается вокруг нас, в наших венах, топя нас в волнах восторга.

Никогда и ни с кем у меня не было ничего подобного, этого желания не отрываться от нее, затеряться в ее глубине, и это приводит меня в смятение.

Наконец я обессиленно опускаю голову ей на грудь, благодаря бога за то, что ствол каштана не дает мне рухнуть на землю. Очень медленно ее дыхание и мое приходят в норму.

– По-моему, ты сломал мне спину, – говорит Ева, и голос ее дрожит.

Я испуганно смотрю на нее, но вижу, что она улыбается, и улыбаюсь в ответ.

– Я и забыл, что ты всегда выражаешься туманно, – говорю я.

– За исключением а-а-а, да-да и еще-еще? – смеется она.

– Ты еще забыла «дай мне его», – добавляю я, вызывая у нее этот ее редкий, веселый и такой естественный горловой смешок.

– Я запомню это, – обещает она, – при условии, что ты меня развяжешь.

Я освобождаю ее из неудобной позиции, массирую ей плечи и велю подвигать затекшими руками. Я не в силах оторвать глаз от ее тела, белого с золотым отливом в лучах заходящего солнца.

– Ты словно с картины эпохи Возрождения, – говорю я ей, и снова в моем сознании мелькает какой-то смутный образ, но она перебивает меня раньше, чем мне удается уловить его:

– Я предпочла бы быть написанной Пьеро делла Франческа. В его «Мадонне»[24], которая висит в Брера, той, что сидит под висящим над головой яйцом, столько мудрости. Она само совершенство… – Ева смотрит на свою руку, мягко массируя ее. – Завтра у меня будут синяки… – Она качает головой, но не кажется расстроенной этим. – Я пришла посадовничать немного… – Она показывает на стоящий у каштана горшок, но я не смотрю на него.

– Я это уже понял. Но почему не в среду? – спрашиваю я, загипнотизированный движением ее белых рук, колыханием ее маленьких грудей.

Она умолкает, замирая. Смотрит на меня.

– Ты недоволен тем, что я пришла? – спрашивает она.

– Тебе показалось, что я недоволен?

– По правде говоря, раньше нет. – Ее руки повисают вдоль тела, и она глядит на меня, как хорек, готовый обратиться в бегство. – Но сейчас, пожалуй, да.

Неправда, я рад тому, что она пришла. И тем не менее я ощущаю, как во мне нарастает какое-то беспокойство. И не понимаю его причины. Может быть, из-за того, что за несколько минут до этого она полностью завладела мной, заставив меня потерять голову, чего никогда не случалось с другими женщинами. Или потому, что наслаждение, которое я испытал с ней, изумило меня самого. Будь я из пугливых, я бы ужаснулся этому. Но нет, вряд ли причина в этом. Мы стоим друг против друга, обнаженные, на виду у всей стройки, будто околдованные. Но колдовство недоброе. Это как если бы теплый вечер становился все холоднее и холоднее.

– Ее звали Чечилия, – говорю я неожиданно, точно сдвигая тяжелый камень. – Она была подругой моей двоюродной сестры.