Читать книгу "Тайны прошлого - Джулия Хиберлин"

Я села рядом с ним, и мокрый ветер растрепал мои волосы, бросая их в лицо, чему я даже обрадовалась. Я не спеша заплела волосы в длинную косу и обернула вокруг головы. Хадсон всегда говорил, что эта прическа девчонки из прерий напоминала ему времена, когда он учился в католической школе. Иными словами, мне шло.

Отец Сьюзи представился, крепко пожав мне руку костистой ладонью с бумажно-тонкой кожей.

— Пожалуйста, зовите меня Эл, — попросил он.

Он настоял на том, чтобы укутать мои голые плечи своим свитером, и на том, что сам будет удерживать зонтик над нашими головами.

— Я много лет ждал этого звонка, — сказал он мне.

— Вы обо мне знали?

— Я знал, что номер Сьюзи отдали кому-то по программе защиты свидетелей. Но мне всегда хотелось подтверждения, хотелось увидеть собственными глазами, что жизнь Сьюзи продолжилась в ком-то другом.

— И вот она я. — Мне действительно было неловко. Я не стала изображать удивление, когда он упомянул о программе защиты свидетелей, но Эл, похоже, этого не заметил.

— Да, и вот вы. — Он взволнованно улыбнулся. — Мне нравится думать, что я могу увидеть по глазам душу другого человека. Ваша душа сияет.

Дождь прекратился, и он уложил зонт на землю. Открыл бумажник, распухший от множества школьных фотографий своих тринадцати внуков, чтобы я могла на них полюбоваться. Его дешевые туфли, наверняка из «Волмарта», изначально не могли похвастаться хорошей формой, а теперь еще и промокли. Он сказал, что ему нужно торопиться. Он не хотел пропустить автобус в 16:13.

Прямо на глазах он словно съежился. Дождь снова закапал, а мне так не хотелось, чтобы он подхватил воспаление легких. Пришлось настоять на том, что теперь моя очередь держать зонт. Я боялась упустить время.

И вот девочка со светлой душой решилась нажать на свидетеля.

— Прежде чем уйти… Вы не могли бы сказать, почему мне пришлось исчезнуть?

Эл прикрыл глаза, заставляя себя вернуться в тот ледяной январский день, когда он хоронил свою дочь.

Через несколько часов после похорон Сьюзи у них появился мужчина в костюме, сказал он. Просочился между соседями, которые за кухонным столом поглощали куриную запеканку и красные бисквиты.

— Он был крупным мужчиной. Властным. И ему явно было некомфортно в костюме. Кажется, он надел его лишь из уважения к смерти Сьюзи. Я подошел представиться, поблагодарить за сочувствие. Я принял его за одного из коллег моей жены.

— Но он не был ее коллегой.

— Он спросил, можем ли мы поговорить наедине. У нас был маленький дом. С тех пор мы его перестроили. А тогда мы надели пальто и вышли на заднее крыльцо, он предложил мне закурить. И рассказал, что работает в программе защиты свидетелей. Сказал, что они сожалеют об уходе Сьюзи и что время неподходящее, но правительству нужен номер ее социального страхования. Номер понадобился для другого ребенка. Его команда не хотела обращаться по прямым официальным каналам, чтобы не засветить номер. Он не говорил вслух, но я понял, что речь идет о мафии. Он действительно волновался о том, что правительственных клерков смогут подкупить.

Гром прокатился над нами, как удар басов через усилитель. Я почти не слышала его. Дождь холодными иглами колол наши бока. Я наклонила зонт, заслоняя нас от ветра, и подалась вперед.

— …Он сказал мне, что пытается спасти ребенка, который еще даже не родился. Что о ребенке знают всего несколько людей. Звучало это отчаянно и было вполне похоже на правду. Тогда нельзя было найти ни одной газеты, где не было бы статьи о продажном политике или неопознанном теле, найденном в воде. Я никогда не забуду Даниэля Сейферта, продавца стеклопластика из Бенсенвилля, который был готов свидетельствовать против мафии. Его застрелили на глазах у жены и ребенка. И Джои Клоуна они поймали всего пять лет назад. Помните это дело?

Я кивнула. Но он, похоже, не заметил.

Его лицо стало еще на оттенок бледнее. Тоненький голосок в моей голове просил меня перестать, быть любезной, отпустить его домой к обеду с дочерью.

— Я спросил его: «Почему вы пришли ко мне?» Он ответил, что я оказался нужным человеком в нужное время. Сказал, что я благородный и честный гражданин. Он знал, что я ветеран вьетнамской войны.

Эл прочистил горло.

— Мне хотелось ему поверить. Как бы я ни злился на его вмешательство… наша Сьюзи только упокоилась в могиле… Но мне нужно было какое-то оправдание. Я ведь только что убил свою дочь.

— Вы не можете винить себя… — начала я бесполезное утешение, которое никогда не использовала со своими пациентами.

Но мистер Адамс потерялся в прошлом и не слышал меня.

— Я не хотел отдавать жизнь моей дочери, но он работал, как отбойный молоток. У меня было чувство, что от моего согласия ничего не зависит, а если я откажусь, то лишь поставлю под угрозу близких.

— И вы согласились?

— Я солгал бы, если бы скрыл, что он получил согласие, когда протянул мне конверт с десятью тысячами долларов. Двадцатками. Он знал, что мы нуждаемся в деньгах. Меня уволили с работы. Моя жена была на шестом месяце беременности. И через три дня после смерти Сьюзи у нее начались кровотечения. От стресса. Врач запретил ей работать, иначе она могла бы потерять и второго ребенка.

Его дочь. Возможно, та, кто сегодня готовит ему ужин. Та, кто повесит сушиться его мокрую одежду, когда он вернется домой, и будет ругать его за то, что сидел на кладбище под дождем, заболтавшись с чужой женщиной. Хотя эту часть истории он может и утаить.

— Он сказал, что деньги мы получим только при полном содействии с моей стороны. Нам нужно было совершить пару операций. Он велел мне поговорить с женой. В ту ночь она убедила меня. Это был самый жуткий момент нашего брака. Мы спорили снова и снова, обговаривая, сможем ли позволить себе пару лишних слов на надгробии Сьюзи. Она сказала: «Нам нужно жить ради этого ребенка» и положила мою ладонь себе на живот. Мэри Элизабет толкнулась внутри. Никогда не забуду тот миг.

— И тот мужчина пришел снова? С деньгами?

— Два дня спустя я позвонил по номеру на его визитке. Он появился у нас через час, и мы обменялись конвертами. Я отдал ему все, что он хотел: свидетельство о рождении Сьюзи, ее карточку социального страхования, все документы, которые касались ее жизни. Следующие пятнадцать лет в день ее смерти нам приходили официальные конверты с наличными. Обычно пять тысяч, иногда больше. Без писем. Без объяснений. Лишние деньги не были частью сделки. Мы оба знали, что это лично от него.

— Вы помните почтовые штампы?

— Из разных мест. Из городов, о которых я даже не слышал. Однажды я позвонил по тому же номеру, чтобы поблагодарить его. Номер был отключен. Я боялся что-то выяснять. Нам платили за сохранение тайны. А мне нужно было защищать семью.

— Ваши дети знают? Или еще кто-нибудь?