Читать книгу "Ностальгия - Мюррей Бейл"

Директору-то хорошо: ишь блаженствует на костылях.

Вольготно опираясь на обитые кожей подмышечники, он поджидал отставших — Каткартов, Борелли и Вайолет Хоппер. Большинство туристов к тому времени все, что угодно, отдали бы за пару костылей; и однако ж музей-то сам по себе не из крупных! Агостинелли, похоже, отлично понимал, что посетители устали. Он одарил австралийцев широкой ободряющей улыбкой.

— У меня мигрень начинается, — поставила ему на вид Вайолет.

— Все эти музеи по большей части — об одном и том же, — пожаловался Джеральд.

— Мы почти пришли, почти пришли. Дамы и господа, пожалуйста, обратите внимание вот на этот прелюбопытный наглядный пример. — И директор впервые указал рукой на один из экспонатов.

Туристы стояли совсем рядом, но, видимо, в силу усталости ничего не замечали. На подиуме возвышалась фигура в натуральную величину в простом черном платье; одна рука вытянута — точно у манекена в витрине. Но — гляньте-ка! — на лице в лучах подсветки выступила испарина; мимо пролетел мотылек — и веко непроизвольно дернулось. Женщина — фигура на подиуме — слегка нахмурилась. Седые волосы стянуты на затылке в пучок, лицо изможденное. Директор вышел вперед.

И указал на ее ноги.

Варикозные вены.

Послышались удивленно-сочувственные восклицания — все языки словно бы обкатывали мармеладинки с привкусом ююбы. Туристы качали головами и расступались, пропуская вперед остальных.

Эти вены — что корни баньяна, намертво вросшие в каменную стену и оплетающие стволы соседних дерев. Казалось, ее набухшая, измученная душа вот-вот прорвется наружу и по капле вытечет из ног.

— Как вас зовут, señorita? — вопросил директор от имени посетителей и уставился в пол.

— Фрида, — прозвучал невыразительный голос.

Кэддок между тем уже приладил вспышку и теперь сделал несколько снимков. В группе на него зашикали, но Фрида, похоже, не возражала.

— Фрида, сколько вам лет?

Она ответила.

— Сколько лет вы провели на ногах в качестве официантки?

— Treinta siete años.[97]

— В Мехико, — объяснил Агостинелли.

Все вновь посмотрели на ноги бедной женщины.

— Что примечательно, — пояснил гид, понизив голос, — это не просто застарелые варикозные вены. — Он провел по ним рукой. — Вы, наверное, не слишком хорошо знаете тот регион, так я вам скажу: рисунок вен в точности дублирует главные реки Мексики. Вот здесь, ниже колена, — Агостинелли указал пальцем, — представлен бассейн Рио-Саладо в западной ее части, — И директор двинулся дальше, — Потрясающая находка. Спасибо, Фрида. Настоящее открытие. Я еще не вполне понимаю, что с ним делать.

Туристы тоже в толк взять не могли, к чему все это. Ноги — это абсолютная данность, вот и все.

Однако некоторые сочли нужным заявить о своей позиции. «Я бы на такую работу — ни ногой…» Прозвучало это едва ли не издевательством.

Луиза задержалась последней; она подняла взгляд и посмотрела официантке прямо в лицо.

— Бедняжка.

И обернулась к Борелли. Увиденное погрузило ее в задумчивость — в задумчивость невеселую.

— На улице или на автобусной остановке мы бы, пожалуй, и не заметили ничего, — проговорил он. — Другое дело — здесь.

Зато миссис Каткарт Луизин взгляд всей душой одобрила. Она бы даже кивнула, да только Луиза уже отвернулась, так что в лице миссис Каткарт вновь отразилась мрачноватая решимость. Слава богу, дома такого нет. Образ узловатых, изувеченных ног еще долго стоял у них перед глазами.

И кто же разбил лед, как не Вайолет.

— Я просто с ног валюсь. С нас еще не довольно?

Одобрительно фыркнул один только Гэрри.

Как всегда, словно в финале долгого путешествия, туристы вновь воодушевились, разговорились, несмотря на усталость. Посыпались остроты: верный признак облегчения и предвкушения.

А директор остался тем же, что и был: по-прежнему читал им лекцию, обернувшись через плечо. Вот он завернул за угол.

— Вам все еще кажется, будто он так уж интересен? — осведомилась Луиза у Борелли. И коснулась его плеча. — Ох, какой вы бледный. Вы хорошо себя чувствуете?

Глядела она озабоченно. Она, Луиза, — само спокойствие, округлая, ровная голубизна.

— Ностальгия замучила, — слабо улыбнулся Борелли. — А меланхолия, следствие ностальгии, вызывает бледность, которую частенько принимают за недуг. Эвкалипты, зной и широкое взморье вернут мне необходимый румянец. Все это слишком специфично: гангрена, одно слово.

Он взмахнул тростью, указуя на иллюстрации и гипсовые слепки парнопалых уродцев, незамеченные остальными.

— Не глупите. В чем дело?

Борелли подался вперед. Его словно что-то мучило.

— Луиза, вы… очень славная.

Он коснулся ее щеки.

Луиза помотала головой. Всколыхнулась грудь.

— Зачем вам эта трость?

Она задала вопрос, не глядя вниз. По углу плеча видно было: сейчас Борелли оперся на трость всей тяжестью. В выгоревшей армейской куртке он походил на ветерана Вьетнама, что отдыхает себе на веранде, восстанавливая здоровье. Возраст, кстати, подходящий.

— Да притворство это все. Мне сочувствия не хватает — особенно женского — вот от вас, например, — а не то бы я разом дал задний ход. Правда.

Она отвернулась.

— Не говорите ничего.

— Послушайте…

— Я ничего такого не хочу.

— Послушайте, все, что я болтаю, — глупость несусветная. Вы не обращайте внимания. Должно быть, место здесь такое: все эти ноги — они же часть нас. Наводят на мысли, сами понимаете. Но по мне, так вы гораздо, гораздо интереснее всего, что здесь есть. Пойдемте.

Луиза глядела на него во все глаза. Остальные сгрудились перед картой мира с «пошаговым» изображением воздушных перелетов — маршруты, расчерченные на отдельные отрезки, ноги в руки, как говорится, и вперед! Джеральд как раз указывал на их следующий пункт назначения, на северо-востоке.

— Ур-ра-а! — завопила Вайолет.

Несмотря на усталость, все заулыбались. Подоспели Луиза с Борелли; кое-кто оглянулся и отметил, что оба погружены в задумчивость и явно смущены. А Сашу с Шейлой скорее поразила их отрешенная рассеянность: обе даже не скрывали своего любопытства. Луиза им нравилась.

Хофманн, святая простота, ушел вперед вместе с Каткартом. Оба, впрочем, не обменялись ни словом: один — тонкий и стройный, второй — коренастенький и косолапый. Вот они скользнули взглядом по небольшой библиотеке, посвященной музейной усталости.