Читать книгу "Медвежатник фарта не упустит - Евгений Сухов"

— Добрый день, — остановился возле Савелия невесть откуда взявшийся высокий худой человек в касторовой шляпе, какие обычно носят художники. В руках у него была тренога и фотографический аппарат. — Позвольте представиться, — мягко произнес фотографический маэстро, — Соломон Фельзер, фотограф и свободный художник. Смею вам заметить, молодой человек, что у вас очень выразительное лицо. И пусть мне уже никогда не покушать мацу в день Пасхи и не отведать фаршированной щуки и кугеля с медом, если это не так.

Человек в касторовой шляпе, представившийся Соломоном Фельзером, поставил треногу на землю и, ободренный молчанием Родионова, продолжил, указывая на свой инструментарий:

— А ви знаете, что это такое? Нет, молодой человек, ви не знаете, что это такое. Так я вам скажу: это фотографический аппарат системы господина Бартильона. О, это был выдающийся человек, очень, очень выдающийся человек. Если ви захочите, я могу рассказать про него много хорошего и поучительного. Однажды господин Бартильон… Простите, ви не сильно спешите?

— Я как раз собирался уходить, — улыбнулся фотографу Савелий, прекрасно знавший приемы забалтывания своих жертв цыганками и свободными художниками, после чего жертва либо мрачно соглашалась на их предложение, дабы скорее от них отвязаться, либо, одурманенная напором и нескончаемым словесным потоком, безвольно давала согласие на прочие фантазии.

— О, я вас не задержу, молодой человек. Так вот, меня, как я уже имел честь вам говорить, зовут Соломон Фельзер. Я мастер фотографического портрета. А ви, я подозреваю, давно желаете сделать свою фотографическую карточку. Я таки прав?

— Вы ошибаетесь, дорогой маэстро. Я вовсе не желаю иметь свой фотографический портрет. Открою вам небольшой секрет, их и так уже слишком много.

Савелий поднялся и коснулся рукой шляпы, прощаясь:

— Всего доброго.

— Ви, право, нетерпеливы, молодой человек. Подождите! Ну, хорошо, не желаете фотографироваться, так у меня имеется для вас кое-что другое.

Маэстро полез в карманы своей накидки и выудил несколько браслетов в форме змеи из дутого золота.

— Взгляните, молодой человек! — весело воскликнул он. Оказывается, в нем скрывался и недюжинный талант предпринимателя. — Уверяю, ваша дама будет в невероятном восторге!

— Моя дама не пустит меня с таким подарком и на порог, — мельком взглянув на браслеты, ответил Савелий.

— Верно! — быстро нашелся поклонник Бартильона. — Ви совершенно правы, молодой человек. Ну, хорошо, так и быть! У меня есть кое-что специально для вас. Кто бы мог подумать, что мне повстречается взыскательный покупатель. В наше время это такая редкость!

Фельзер снова полез в карман, пытливо посмотрел прямо в глаза Савелия и протянул ему маленький хромированный пистолет с коротким стволом, легко уместившийся на ладони.

— Это полуавтоматический пистолет марки «дуглас». Шесть зарядов в магазине, один в стволе. Не хотелось бы, чтоб он вам, Савелий Николаевич, когда-нибудь пригодился, но с ним все же будет надежнее.

Родионов резко выпрямился и жестко посмотрел на пожилого еврея. Что-то в глазах фотографа и в нескладной худой фигуре с несоразмерно длинными руками показалось Савелию знакомым. Взгляд его потеплел, и лицо Родионова расплылось в довольной улыбке.

— Заноза!

— Он самый, — приподнял шляпу маэстро и растянул до ушей губастый рот.

* * *

Сей уголовный типаж, какового Савелий искренне рад был видеть, являлся его старым товарищем и подручным, с которым они не единожды ходили на дело. Заноза, надо отдать ему должное, имел не только руки-грабельки, знавшие каторжанскую тачку и рукоять финского ножа и нагана, но и склонность и явные способности к актерству. Ежели он наряжался извозчиком, то хлеще ваньки невозможно было отыскать во всей Москве. Ежели рядился купцом, то всякий, кто находился рядом, чувствовал в этом плечистом рукастом человеке бульдожью хватку природного торгаша из той категории, про которых говорили: этот выжига свою копейку не упустит. Ну, а уж коли требовалось на какого-нибудь несговорчивого бычару нагнать жути, равных Занозе не было и вовсе. Глаза его тогда становились круглыми, лицо превращалось в непроницаемую жесткую маску, а голос делался звеняще зловещим. И тогда тому, для кого предназначался спектакль, приходилось весьма туго. Именно в роли не ведающего жалости душегуба Занозе удалось вытрясти некогда у банкира Лесснера секретный код неприступного сейфа, который не удалось вскрыть самому Савелию Николаевичу.

Сложись судьба Занозы иначе, играть бы ему на сцене Императорских театров, срывать аплодисменты публики и получать лавровые венки и тысячные гонорары во время бенефисов. Но планида распорядилась так, что свою артистическую карьеру Заноза начал, выступая на большой дороге с кистенем. Продолжалось это представление несколько лет, покуда ряженный под купчину легавый не заарканил его с поличным и не определил в вонючий цугундер. Затем была крытка и Тобольский каторжный централ, где ходил в «иванах» человек с бритым черепом и тюбетейкой на самой маковке шишкастой головы. Долговязый худой парень, не желавший никому шестерить и потому постоянно битый, приглянулся татарину, и он взял его под свое покровительство.

Звали того бритого «ивана» серьезной кликухой — Мамай…

— А пошто ты в фельзеры окрасился? — в недоумении спросил Савелий, весьма довольный такой встречей. К тому же она как нельзя была кстати…

— А такой уж документ мне достался, не из чего было выбирать, — ухмыльнулся Заноза. — Да и ноги пора было делать, покуда не замели. Обложили нас тогда легавые.

* * *

Савелий Николаевич откинулся на спинку скамейки.

«Эх, повстречать бы сейчас Занозу. Этот пройдоха, да еще в личине Соломона Фельзера, непременно раздобыл бы сведения о пропавшей Лизавете. Из-под земли бы достал… — подумал Родионов. — Как тогда, девять лет назад, когда он добыл столь нужный план банка, в одном из сейфов которого хранилась корона Екатерины Великой…»

Тогда же, при той встрече, сообщил Заноза, что нет больше приемного отца Савелия Парамона Мироновича…

— …Обложили нас тогда легавые, продыху никакого не давали, — рассказывал, очень волнуясь, Заноза. — Не до дел, быть бы живу. Ну, и порешили Парамона Мироновича елдаши заезжие. — Заноза посмурнел, даже хлюпко шмыгнул носом. — А кто им таковое поручение дал, мы так и не сведали…

Родионов вздохнул, отогнал туман воспоминаний и стал думать, с чего начинать ему розыски Лизаветы. К тому же пришлось раздумывать и о том, как бы его самого не нашли легавые.

Не нашли. В сей день, чем больше он подходил к закату, тем более было не до него: со всех сторон слышались ружейные и револьверные выстрелы, а со стороны устья Казанки громыхала орудийная канонада.

А потом побежали, как мыши с тонущего корабля, каким для большевиков и сочувствующих им являлся теперь губернский город Казань, советские ответработники, военные, чекисты, мусора, — и до вора-медвежатника Савелия Николаевича Родионова никому не стало совершенно никакого дела.