Читать книгу "Такая большая любовь - Морис Дрюон"

Они не успели народить большое потомство, потому что рыжая красавица умерла — увы! — через десять дней после вторых родов, в 1734 году. Но у них было много внуков.

Их второй сын Кейд, выросший без матери и вскормленный коровьим молоком, стал отцом прославленного Мэтчема, одержавшего победу в одиннадцати скачках из тринадцати; их потомки, полученные от скрещивания с двумя другими арабскими жеребцами, Байерли Тэрком и Дарли Арабианом, названными так по фамилии их владельцев: соответственно капитана Байерли и мистера Дарли из Олдби-парка, — являются предками всех лошадей, что бегают с тех пор по земному шару.

После смерти Роксаны Араб Годольфина прожил еще двадцать лет. Храня вдовство, он был печален, но не безутешен. Ему было предложено несколько новых супруг, и от каждого союза родилась отменная лошадь, замечательная либо сама по себе, либо своим потомством: Регулус, его внучка Силетта, мать Флайинг-Чайлдерса, вышедшего победителем в восемнадцати скачках, и знаменитого Эклипса — двух чудо-коней восемнадцатого века.

Слава об Арабе лорда Годольфина, племенном жеребце из Гога-Магога, разнеслась по всей Англии. К нему был приставлен конюх-мавр, который занимался им одним. Однако жеребец по-прежнему проявлял склонность к одиночеству, не желая иного общества, кроме общества полосатого кота по кличке Грималкин, который поселился в его стойле, спал у него между ног, а днем мурлыкал, сидя у него на спине.

В дни скачек стареющего Араба, по-восточному пышно разукрашенного, под седлом, в котором восседал его конюх-мавр в праздничном тюрбане, выводили на ипподром, и он, так и не пожелавший участвовать в соревнованиях, присутствовал при триумфе своих потомков. Купленный когда-то за семьдесят пять франков, он принес своим владельцам десятки тысяч фунтов стерлингов. Игроки приветствовали его стоя, дети с радостными криками толпились вокруг него. А он, кивая маленькой нервной головой, потряхивая длинной гривой и пышным хвостом, скреб копытом землю в притворном нетерпении и принимал поклонения, как престарелый король.

Когда он умер в двадцать девять лет — редкий возраст для лошади, — его похоронили на конюшне Гога-Магога, под сводом, между двумя рядами стойл, на том самом месте, откуда он умчался в лес вместе с прекрасной Роксаной.

Его имя было выбито на могильном камне, а вокруг натянуты цепи. Конюх-мавр и кот Грималкин не прожили после него и месяца.

Прошло два столетия. На конном заводе Гог-Магог, переданном Кембриджскому обществу охраны памятников, нет больше лошадей. Старый конюх, седой старик, что стережет бывшее имение, сметает время от времени пыль с надгробия Араба Годольфина, вспоминая о тех временах, когда своды конюшни звенели от лошадиного ржания.

По-прежнему стоит на месте арка, через которую умчались обезумевшие влюбленные. Я прошел в лес, где расцвела их любовь.

Полосатый кот, рыжий, с золотыми глазами, что обитает в конюшне, заходит время от времени в стойло, где жил Араб Годольфина, осторожно ступает по камню с выбитой на нем надписью.

У Араба Годольфина были свои биографы, свои художники и своя легенда. Джордж Стабс, знаменитый рисовальщик лошадей, написал его портрет. Роза Бонёр в картине «Дуэль» запечатлела его битву с Хобгоблином. Эжен Сю, социалист, но при этом большой любитель скачек и один из основателей парижского жокей-клуба, сделал его героем романа. И наконец — наивысшая почесть: в Британской энциклопедии принцу пустыни и породе, родоначальником которой он стал, посвящена целая страница.

На ипподромах всего мира перед толпами любителей скачек проносятся лошади — предметы гордости и страсти, на них ставятся миллиарды, описания их побед занимают первые страницы газет; и нет среди них ни одной, в чьих жилах не текла бы хоть капля крови Араба Годольфина — коня французского короля и водовоза, коня, познавшего унижение и сладость любовной победы, скакуна с белой звездой во лбу, волей судьбы рожденного на берегах Карфагена и нашедшего последнее пристанище среди зеленых холмов Кембриджа.

1957

Несчастье других

перевод О. Егоровой

Невезение

Жоржу Кесселю

В одиннадцать, когда уже время вставать с постели, господин Мавар, в зеленой шелковой пижаме, сверкая бриллиантом, вросшим в жирный мизинец, сидел в кресле а-ля Людовик Шестнадцатый. Он был так чудовищно толст, что буквально вываливался из кресла, живот покоился на ляжках, уши обвисали…

Если другого курева не найти, бывает, что покупают пачку маленьких, плоских восточных сигарет «Мавар», отдающих сеном. А бывает, и говорят: «Ну, в сущности, они не так уж и плохи». И рассеянно посмотрят на изображения золотых медалей, полученных на международных табачных выставках конца прошлого века.

«…Предприятия в Александрии, Брюсселе, Цюрихе… подпись “Мавар” обязательна на каждой упаковке… контрафакт сурово карается законом…» И никому не придет в голову, что существует реальный господин Мавар, наследник двух личностей в фесках, изображенных на пачке. Этот господин Мавар, обладатель тучного тела, очень богат, он ежедневно получает небольшой оброк от пятисот тысяч курильщиков во всем мире и благодаря этому может проводить весенние месяцы в Монте-Карло, в шикарном «Отель де Пари», каждый вечер оставляя несколько миллионов на игральном столе.

Огромный букет лилий источал приторный аромат. Солнце нагрело окна угловой гостиной, откуда открывался вид сразу на сады, казино и море.

На столе лежал «сабо», продолговатый ящичек красного дерева. Белая и мягкая, словно сделанная из сала, рука миллиардера доставала из него карты, раскладывала их по две, открывала, словно сравнивая, и отталкивала прочь, тут же доставая новые. И каждый раз миллиардер тяжело вздыхал: он проигрывал.

«Рука продержалась одиннадцать раз![16]И никогда, никогда карта не приходит вечером! Есть от чего прийти в отчаяние!»

Сегодня вечером он появится в казино в одиннадцать, с цветком в петлице, и поприветствует присутствующих низким поклоном. Он займет зарезервированное для него место за большим столом. Лакей пододвинет ему кресло, другой поставит рядом с левой рукой виски, а рядом с правой меняла положит пачку жетонов. По залу прокатится шепот: «Мавар, это Мавар… Здесь Мавар…» Люди станут подходить, чтобы посмотреть, как он играет, и лица их будут окрашены всеми цветами зависти… И как вчера, и позавчера, и всякий день, он вытащит «пятерку», когда она вовсе ни к чему, и откроет «два», а его противник откроет «девять»[17].

К тому же в этом сезоне у Мавара в любовницах состояла миловидная золотоволосая особа, добродушная и флегматичная, и никакие «банко»[18]ее не волновали. Она любила жемчуг, брошки и меха, а за игорным столом зевала, ибо ничего не смыслила ни в картах, ни в рулетке.