Читать книгу "Стужа - Рой Якобсен"

— А в Хладир ты вернуться не собираешься?

Рунольв сосредоточенно точил оружие и не ответил. Гест сказал, что завтра будет уже слишком поздно. И внезапно спросил:

— Я могу положиться на Тородда?

Рунольв энергично кивнул.

— Знаю, ты ему доверяешь. Но могу ли доверять я?

Рунольв опять кивнул.

— А Хедину можно доверять?

Рунольв задумался и вновь кивнул, правда не так уверенно.

— Я в Сандее чужой, — продолжал Гест. — Будет ли Тородд верен мне так же, как он верен Ингибьёрг?

Рунольв с досадой глянул на него и пальцем ткнул себе в зад, недвусмысленно давая понять, что Гест болтает чепуху и пора бы ему замолкнуть.

Они пошли в город, но не по улицам, пересекли поле и проулками спустились к Эйрару. Нашли лодку и поплыли к Хольму, на веслах сидел Рунольв. Пришвартовали свое суденышко к якорному канату корабля Рани и стучали в борт, пока кормчий, перегнувшись через планшир, не глянул вниз, явно раздосадованный, что Гест явился снова, да не один.

— Этого человека я уже видел, — сказал он, глядя на Рунольва, когда оба гостя поднялись на палубу. — Он из людей ярла.

— Все мы — люди ярла, — сказал Гест.

Статью Рани был поистине богатырь, однако ж легкий на ногу, с буйными черными волосами и бородой до самых глаз, со смешливыми морщинками в уголках. Маленькие глазки поблескивали в этих черных зарослях точно бусины, придавая ему веселый, чтоб не сказать забавный вид. Он подхватил Геста под мышки, посадил на бочку с солониной.

— Тот, кого ты ищешь, убит, — сказал он. — Кажется, за воровство. Одним из людей Сэмунда. Зовут его Одд сын Равна с Мера. Но он великий воин и ночует в покоях ярла, так что ты к нему и близко не подойдешь.

Гест посмотрел на Рунольва, тот разочарованно склонил голову набок.

— Ничего себе новость. Но я пришел не затем, чтобы услышать, чего я не могу. Где мне найти этого Одда и заплатит ли он выкуп за убийство?

Рани ответил на второй вопрос:

— Нет.

Гест спрыгнул с бочки, забегал кругами по палубе.

— Что это с ним? — спросил Рани, имея в виду Рунольва, который стал перед ним и вынудил поневоле попятиться. Рунольв же шагнул ближе, упорно таращась на него, совершая непристойные телодвижения и размахивая руками. Гест заметил, что происходит, подошел. Он успел разглядеть, что корабль готов к отплытию, и спросил:

— Ты снимаешься с якоря?

— Да, — ответил Рани. — Как только задует попутный ветер.

— Это из-за меня?

Рани промолчал.

— К тому же ты без оружия, — заметил Гест. — А вахтенный твой спит.

— Ты о чем?

— По-моему, Рунольв имеет в виду, что тебе известно про этого Одда что-то такое, о чем ты не хочешь нам говорить.

— Я знаю, кто ты, — ответил Рани. — Ты исландец. И зовут тебя не Хельги, а Торгест сын Торхалли. Ты убил Вига-Стюра, и врагов у тебя больше, чем у кого-либо другого.

Гест сказал, что для него это не новость.

— У Одда в городе есть женщина, — продолжал Рани. — Он ходит к ней наперекор воле ярла, ведь супруг ее тоже служит в ярловой дружине. Больше я ничего сообщить не могу, так как ничего больше не знаю. А теперь вам пора уходить.

Гест усмехнулся.

— Ари не был вором, — сказал он, кивнул Рунольву и спустился в лодку.

Кнут священник в ту ночь не вернулся. И на следующий день тоже. Гест ничего не предпринимал. Лежал в постели, не вставая. Белые просторы расстилались под закрытыми веками, пелена, как в тот раз, когда мысли оцепенели, все та же слабость, думал он, и толку от этих мыслей нет никакого, они разили его будто камни, размягчали, он мерз и не вставал.

Регулярно заходил Рунольв, сидел на табурете возле Гестовой постели, большой, укоризненный, клал на колени блестящий священников меч и разглядывал его как настольную игру, медленно вытаскивал из ножен и снова прятал, вытаскивал и прятал, вытаскивал и прятал. Кроме того, пытался накормить Геста. Но тот от еды отказывался, пил тоже мало, а говорил еще меньше, даже когда Рунольв тряс его и рычал, лихорадочно и красноречиво размахивал руками, зажимал себе нос, показывая, что от него воняет. Однако ж Гест не вставал.

Мысли его были мучительны и тягостны, Ари легко, словно перышко, перелетал через ручей, Халльбера, стоя на берегу, смеялась, а Стейнунн возгласами ободряла брата; Ари, которого преследовали призраки Хавглама и который принял крещение, не имея от него никакой выгоды, может, в Гесте копилась сила Господа, а может, справедливое негодование Форсети или все та же болезненная слабость.

Так минула неделя. Наконец-то вернулся Кнут священник и нашел его запущенным и исхудалым, засуетился, дал ему попить.

— Ты чего разлегся тут как сущая развалина?

Гест ответить не смог. Но вскоре обнаружил, что и с клириком что-то произошло, он уже не казался до смерти перепуганным, хотя руки его по-прежнему непрерывно отирались друг о друга. И, в конце концов, спросил:

— Скажи, дети — святые?

Кнут посмотрел на него:

— И дети, и взрослые суть твари Божьи. Но святы лишь очень немногие, например Дева Мария, или святой Андрей, или святой Георгий… Правда, дети не грешат так, как взрослые, ты это имеешь в виду?

— Возможно. — Гест закрыл глаза. — Только вот не знаю, на что Господу опереться, коли в детях нет святости.

На миг оба умолкли, слушая ворчание Рунольва.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал клирик, встал и вышел вон.

В ближайшие дни Гест медленно, но верно оклемался, снова встал на ноги. Но был печален, замкнут и никак не желал взбодриться, ничто не помогало — ни робкие увещевания Кнута, ни представления Рунольва, который, подражая ему, пронзительно рыдал и корчил плаксивые гримасы.

— Ты бы вернулся в Хладир, — говорил Гест.

Однако Рунольв смеялся, а Гест достал нож и занялся резьбою, вырезал орлиную голову, вроде той, что сделал дома, в Йорве, но у этой был только один глаз, на месте второго виднелась ямка. Рунольв вопросительно ткнул в нее пальцем. Гест объяснил, что вставит туда камень, может даже драгоценный. Рунольв схватил ножны клирикова меча, срезал красную стеклянную бусину и, точно сияющую драгоценность, протянул ему на большом куске грязной кожи. Гест покачал головой — красный глаз ему не надобен — и, желая порадовать Рунольва, в свою очередь протянул ему орлиную голову. Рунольв взять ее отказался, знаками изобразил, что Гест безнадежный, неправильный и несчастный, а резную голову зашвырнул в угол.

Потом пошел, достал голову из угла, смиренно поблагодарил, несколько раз проведя ладонью по груди и склонив свою большую голову — дескать, вот, возьми ее, пожалуйста. И тут Гест наконец рассмеялся.