Читать книгу "Я дрался на Т-34. Книга 2 - Артем Драбкин"

— Как строились взаимоотношения с мирным населением?

— Много разных примеров. Первый танк ворвался в населенный пункт, и вдруг пацан, немчонок. Ему до лампочки, война или не война. Он через улицу бежит. Механик-водитель увидел, рычаг на себя и в сторону. Врезается в сарай. Хорошо, что противооткатное устройство не вышло из строя. Про раздачу каши я уже говорил. Немцы говорили нам: «Фильге зунд (много вам здоровья)!» Могли даже и прослезиться. Ждали-то они другого… Но когда размещались по квартирам после войны, пожилые к нам относились не лучшим образом, а средний возраст, молодые нормально относились. Изнасилования? Я в 60-х был на Кубе, выполнял миссию по восстановлению инженерных курсов. Мы их учили, как учить. Я задал вопрос: «Как у вас с изнасилованием на Кубе?» А мне в ответ говорят: «А что это такое?! Около магазина стоят две девушки. Вы подходите, здороваетесь. Они обязательно на ваше приветствие откликнутся. Вы начинаете разговаривать. Предлагаете прогуляться. Если она хоть один шаг сделает — все проблемы уже решены. Если нет — не привязывайтесь, приглашайте следующую». Так же и в Германии — если не хамишь, а нормально разговариваешь, отзываются и с удовольствием идут на контакт. В бригаде никого не судили за изнасилование или мародерство.

— Какое было отношение к женщинам на фронте?

— Уважительное. Мы своих девчонок на руках носили. Все девочки были заняты, при ком-то. Самое тяжелое положение было у командира медсанбата. Почему? Сплошные девочки, а рядом штаб корпуса… Конечно, были и циничные люди. Например, Кузнецов, командир бригады. С одной стороны, лучшего командира не придумаешь — если он ведет бригаду, потери будут минимальные. Но был грубый, неотесанный, внешне непрезентабельный, к женщинам относился как к подстилкам. Девочки тоже разные были. Та же Сима. Вначале, как говорят, у нее было много знакомых и она пошла по рукам. Ее можно понять — она сама из сельской местности, оказалась среди офицеров с орденами, медалями. Кстати, все те, с кем она была близка, были видные ребята, статные, прекрасные офицеры. Потом они с Бодровым уже как супруги жили. Рожать она к его родителям поехала.

Маша, подруга Жени Дышеля, тоже поехала рожать. Мы ей потом высылали туфли.

Мне, уже после войны, одна девчонка понравилась. У меня с ней не было ни бесед, ни встреч, просто взаимная симпатия. У нее был роман с командиром батальона автоматчиков. Она бы и не против со мной дружить, но у нее есть друг… Уже перед моим отъездом мы с ней встретились, она говорит: «Какая же была дура, а теперь у меня жизни нет». Он ее сифилисом наградил. В конце войны была вспышка венерических заболеваний.

— Как вы оцениваете танк Т-34?

— Это была прекрасная машина. Настоящая изюминка, достижение мысли. Конечно, мы страдали от недостаточной толщины брони, но с точки зрения технологичности ремонта — простейшая. Ремонтопригодность величайшая! А это одно из важнейших свойств танка. С точки зрения оружия он тоже хорош. Как-то мы находились под непрерывным артиллерийским обстрелом. Мне показалось, что за нами наблюдают с заводской трубы, до которой было километра два, не меньше. Так я первым же снарядом ее снес.

Обслуживание танка было делом нехитрым, в боевую готовность машина приводилась довольно быстро. Вот не было устройства для выброса гильз, и их приходилось выбрасывать через верхний люк, а в остальном отличная машина.

— С какого времени танкисты почти не ели с кухни, были на подножном корму?

— У танкистов постоянно были трофейные запасы — тушенка, галеты, сгущенка, шоколад. У немцев было неплохое снабжение… Вообще немцы хороши как воины — исполнительные, выученные, стойкие, идеологически выдержанные. Они не сдавались! Власовцы — те трусливые были. Я вот помню, мы немца поймали допросили, а потом спрашиваем: «Ну, а если что, будешь на нашей стороне воевать?» — «Я что, власовец?» С другой стороны, самопожертвования, готовности защищать свою страну до последнего у них особо не было.

Окончилась война. Надо было продолжать учиться. С трудом, но добился направления в Академию БТМВ на инженерный факультет. У меня было очень простое соображение. В 1941 году напал враг. Что я сделал? Я своевременно стал военным. Встретил войну, не будучи призван — мне только в 1943 году повестка пришла. Преподавал в училище. Все-таки 210 человек подготовил. Вырвался на фронт, воевал. Короче говоря, моя совесть чиста. А теперь разрешите, я буду жить, как я хочу.

Александров Николай Захарович

(интервью Артема Драбкина)

Я родился 15 июля 1922 года на Дону, в станице Луковской, стоящей на реке Хопер. Родился в поле. Отец косил, а мать за ним снопы вязала, и тут я выпал. Меня в рядно завернули и быстрей привезли в станицу. Дед посмотрел — одна кожа да кости. Говорит: «Быстрей несите к попу, а то умрет некрещеный». Привезли, священник окунул меня в купель, я как начал чихать. Он говорит: «Здоровый казак будет!»

У отца с матерью я был единственный ребенок, но поначалу мы жили в доме деда. Семья была очень большая — у отца было два брата, у них свои жены, свои дети. Жили вместе девятнадцать человек. Все вместе садились кушать за длинный стол.

Из станицы мы уехали в Сталинград. Там отец работал на заводе «Баррикады», потом мы переехали на Украину на зуевскую электростанцию. Потом переехали в Луганск. Там я окончил 7 классов. Поступил в железнодорожный техникум. Когда уже заканчивал Луганский техникум, послали на практику в Днепропетровск на паровозоремонтный завод. Там меня застала война. Встал в воскресенье, хотел сходить на рынок… вокруг крик: «Война! Война!» Бегут посыльные с повестками. Буквально на следующий день пришла телеграмма: «Срочно явиться в Луганск, в техникум. Свои производственные отчеты по практике считать дипломными работами». Тут же мы выехали в Луганск. На второй или третий день пришли две повестки — мне и отцу одновременно. Сзади на повестке было написано: «При себе иметь вещевой мешок с наплечными ремнями, две пары белья, кружку, ложку и сухой паек на трое суток». Наутро нас мать провожала на сборный пункт… Отец был кавалерист, старшина. Его отделили в одну команду, а меня в этот же день на погрузку и увезли в Харьков, во 2-е Харьковское танковое училище.

Начались занятия. И тут немцы высадили большой десант в 150–200 человек. Наше училище бросили на борьбу с этим десантом. Меня посадили пулеметчиком в танкетку Т-27. Били мы немцев здорово — у них практически не было противотанковых средств. Столько их набили! На каждом метре фрицы лежали… Одиннадцать человек взяли в плен. Правда, мой танк был подбит — попали, видимо бронебойной пулей, в двигатель. Мы его подтащили на окраину города, зарыли как неподвижную огневую точку и сдали пехоте, которая занимала оборону.

Вскоре началось отступление. Немецкая авиация ходила по головам. Днем нельзя было идти колонной — шли только ночью. Дошли до Валуек. Пришли ночью. Эшелон стоит. На погрузку! Быстрей, быстрей! И погнали нас на восток. Тогда дощатые щиты стояли вдоль железной дороги для снегозаграждения. Сейчас их нет. Мы эти щиты набрали, сделали нары, натащили соломы… Приехали в Самарканд. Год учили Т-26, БТ-5. Заканчивал училище осенью 1942 года на легком танке Т-60, вооруженном пушкой ШВАК. В конце 1942 года и нас бросили под Сталинград, а там я принял танк Т-34 20-го танкового полка 59-й механизированной бригады 4-го мехкорпуса. Механиком-водителем был отличный парень из детдома, из блатных. Фамилии своей он не знал, как была у него кличка Козырь, так ее и записали фамилией. Стрелок-радист Никитин и заряжающий Дедовских.