Читать книгу "Царь живых - Виктор Точинов"

Коротко.

По-военному.

Без струй и взрывов.

Она стояла у окна. В другой комнате. Она не видела ничего – там, за окном. Глаза открыты – но перед ними пустота. Черная пустота. Она ушла на середине жуткой агонии, когда все стало ясно – и неизбежный финал, и то, что они ничего не смогут сделать, ничем и никак не помогут… Сбежала. Это была не слабость души, есть зрелища, которые могут выдержать только родившиеся с сердцем Воина – да и то не все… Она не кричала, не билась в истерике – стояла у окна, скрестив на груди руки, вцепившись пальцами в плечи – и не чувствуя, что на плечах останутся синяки… Она держала себя в руках в полном смысле слова…

Когда он подошел, когда он обнял ее, она поняла, что кончилось все, кончилось все и навсегда, потому что иначе бы он оставался там – до конца. И – она крепилась и Держалась, пока была одна, все медленно ползущие минуты, пока была одна, а сейчас, когда он пришел и обнял ее, что-то в ней сломалось и рассыпалось – ее била крупная Дрожь, и рождались где-то внутри, где-то очень глубоко внутри, но искали дорогу наверх и, конечно, нашли бы ее, эту дорогу, – рыдания…

Он гладил ее по плечам и волосам, он аккуратно и нежно разжал ее втиснувшиеся в плечи пальцы – он отдавал ей часть своей силы и брал взамен ее боль… Она развернулась – от окна к нему и – впервые за последние минуты увидела что-то, кроме черной пустоты, – его серые глаза. Сила шла от них – к ней, а боль – обратно. И она смотрела в эти глаза, она положила руки ему на плечи – и ей захотелось, чтобы исчезло всё, всё вокруг, чтобы исчез весь этот жуткий, залитый кровью, слезами и страхом мир – а они бы остались, остались в маленькой капсуле, в уцелевшей спасательной шлюпке взорвавшегося космического корабля – и чтобы капсула была с непрозрачными стенками, и чтобы летела в другую Вселенную – чистую и светлую… И Наташа полетела туда – прикрыв глаза и полуоткрыв губы…

Потом она многого не вспомнила, хотя и старалась… Она не помнила, как оказалась на кровати, а он оказался рядом – может, обмякли и подкосились ноги, а может, он ее приподнял и осторожно положил, – она не видела и не помнила ничего, потому что глаза ее были закрыты, а губы нашли его губы… Она не помнила, как он раздевал ее – наверное, нежно и бережно, раз все стерлось, – и в памяти осталось лишь два момента: как она совсем не стеснялась своей груди, а она давно стыдилась ее, ей казалось, что на фоне роскошного бюста Наи у нее малозаметная грудь-замухрышка, и это было ее вечной проблемой и комплексом, а сегодня и сейчас она не стеснялась – ни когда куда-то делась прикрывающая грудь ткань, ни когда осторожные, ласкающие пальцы коснулись сосков – ни потом, когда соски ее впервые узнали, на что способны язык и губы мужчины… И еще одно запомнила она про эти минуты – как лежа на спине, выгнувшись, поднимала бедра вверх, помогая ему – уже нетерпеливо…

Потом была рука, только его рука… Она постаралась развести бедра как можно шире, еще шире, она постаралась раскрыться – она знала, что хорошо в первый раз не будет, и лишь хотела, чтобы не было больно и страшно… Рука не спешила, рука не торопилась, но страшно ей стало все равно – когда наконец его палец впервые осторожно проник в нее и тут же вышел обратно – чуть быстрее, чем проник… Он понял все! Он понял все, и все может стать как этой весной, когда она решила – будь что будет – плюнуть на принцев и покончить наконец со всем этим… Покончить и начать, но все равно ничего не вышло – не у нее не вышло… Но сейчас все было не так, не было округленных глаз, и не было дурацких вопросов, и не было суетливых движений, и не было маскирующей бессилие грубости – опять была лишь рука, еще более неторопливая и нежная…

…Он не вошел в нее, не вошел еще ничем, даже снова пальцем, когда ей вдруг стало стыдно – ей казалось, что горячая жидкость переполняет ее, и поднимается все выше, и сейчас покажется, выступит, расплещется снаружи – и его пальцы попадут в это болото, это неправильно, это слишком много, так не должно быть, у нее было уже… она целовалась с парнями… и даже… но так не было – и ей было почему-то стыдно, и она успела подумать, что, когда он наконец войдет в нее, она умрет со стыда – но тут он вошел, даже едва начал входить в нее, опять пальцем – и стыд куда-то исчез, она не умерла от стыда – она раскрылась еще, она раздвинула бедра шире, еще шире, хотя только что это казалось ей невозможным, – и подалась вперед и вверх, навстречу его руке – нетерпеливым движением… Она уже не думала, никак не думала, что хорошо в первый раз быть не может, и хотела уже не только избежать боли и страха…

Она не видела, чем он вошел в нее, но поняла, что – нет, нет, еще не оно, еще не случилось главного, чего она желала все сильней и сильней, а боялась все меньше и меньше… Поняла потому, что сейчас он спустился, спустился ниже, спустился вдоль нее губами – подбородок, шея, свод груди – и сейчас губы и язык ласкали ее сосок – и сосок увеличился, набух, он никогда не увеличивался и набухал так – ей казалось, что он стал огромным, просто гигантским, что таких ни у кого не было и никогда не будет… А потом губы занялись его, соска, родным братом – маленьким братишкой-заморышем, – а воспитывали и учили всему выросшего первенца уже пальцы правой руки… Пальцы его правой руки…

А левая оставалась там же – там, где она хотела все ему дать и все получить от него… Она чувствовала, как у нее внутри напряглось, сначала испуганно напряглось – взяв во влажно-упругий плен желанного, но незнакомого пришельца, – и она постарались раскрыться, раскрыться, не разводя бедра, их развести шире было нельзя, она постаралась раскрыться там, не зная и не понимая, чем и как она это делает, но желая раскрыться и впустить его далеко, так далеко, как он хочет – и даже дальше, так, как хочет того она, и – о чудо! – все у нее получилось, и пришелец, скорей даже герольд, посланник, предвестник того, главного и желанного, ждать коего сил оставалось все меньше, – вошел, вошел уверенно, но все равно нежно, вошел глубоко, так глубоко, как хотел, —. и даже глубже, так, как того хотела она… И был в ней, и ласкал ее… Но этих ласк ей стало уже мало… Она застонала – в первый раз…

Ее губы изнывали, они жаждали его губ, и она впервые взяла инициативу на себя – неуверенно, словно спрашивая: можно? – она повлекла его вверх. Его губы вернулись к ее губам, но! – она чувствовала, она прекрасно чувствовала, с каким сожалением расстаются они с ее грудью – с грудью, которой она никогда уже не будет стыдиться, которой она всегда будет гордиться – потому что он хотел, потому что лучший в мире мужчина хотел ласкать и ласкал ее грудь именно так… Ее руки, сначала неуверенно – волосы, шея, плечи – и очень целомудренно опускались вниз – все дальше и все уверенней…

Она хотела, она очень хотела, она сгорала от этого желания – коснуться там – она не называла это даже в мыслях – она была современная, хоть и девушка – она читала книги, и смотрела фильмы, она знала, что как устроено и для чего служит, но никогда не прикасалась к этому и даже не рассматривала вблизи вживую… Она коснулась там вскользь, словно случайно, словно нечаянно, коснулась и повела руку дальше, на секунду замерев от ожидания его реакции… Его правая рука скользнула тут же вниз с ее груди, взяла ее ладонь, покрыла сверху и положила туда, где она только что мимолетно прошла легким касанием, – и научила всему, нет, конечно, не всему, все еще впереди, она еще рассмотрит это подробно и внимательно – нет! хватит!! к чертям ханжество – она еще рассмотрит подробно и внимательно его член – никаких “это” – так, и только так, она будет называть – недолго, пока не придумает настоящее и нежное имя… Ей хотелось рассмотреть все вблизи и в подробностях, и не только рассмотреть – она вполне современная, хоть и девушка – она попробует, она обязательно попробует все-все, что можно сделать с его членом, и вкус попробует непременно тоже, но это потом, это чуть позже, а сейчас она хочет одного, и только одного…