Читать книгу "Назад в юность - Александр Сапаров"

* * *

Начало очередного дежурства в больнице ничего не предвещало. Я, как обычно, сидел в приемном покое и точил лясы с четверокурсником, моим тезкой Сергеем Ругоевым, который сегодня дежурил фельдшером. Сергей, парень среднего роста, был очень привлекателен, натуральный блондин, да еще разговаривал с небольшим национальным акцентом: иногда, специально усиливая его, копировал прибалтов. Сейчас он тихо рассказывал мне, со сколькими медсестрами успел переспать за время работы в больнице. Он даже вытащил записную книжку, в которой аккуратным почерком армейского писаря (а Сергей служил в армии писарем, несмотря на то что закончил медучилище) были занесены все отделения больницы и напротив стояли даты, то есть в эти дни у Сергея была очередная любовь. Я позволили себе усомниться в его талантах, и он, оглядевшись, нет ли поблизости нашей санитарки, начал перечислять фамилии покоренных им медсестер. Я мысленно и вслух восхитился его умениями и посоветовал остановиться, чтобы не подхватить какую-нибудь болячку, но Сергей легкомысленно отмахнулся. Где-то в двенадцать часов он намекнул мне, что идет на штурм очередной крепости и мне пора уходить. Я спустился на лифте в свой гардероб. Однако мне не спалось, и я отправился на лифте в оперблок, где еще никто не спал, но работу уже все закончили и собирались выпить чайку и лечь отдыхать.

Мы вчетвером пили чай. В окно долбил дождь со снегом, погода была мерзкая. Неожиданно на улице послышались требовательные гудки. Мы выглянули наружу. У дверей приемного покоя стоял «Москвич-407» и непрерывно сигналил. Но двери пока никто не открывал. Я спустился на лифте в приемный покой и направился к входу. В это время из комнаты лаборанта, сверкая волосатыми ногами, вышел Ругоев в халате. Это было так неожиданно, что я от смеха не мог сказать ни слова, а только, давясь, показывал ему на ноги. Из-за приоткрытой двери лаборантской высунулись рука и кусочек белой полной груди нашей лаборантки Ларисы. В руке висели Сережкины брюки. Тут Ругоев пришел в себя и, схватив брюки, скрылся в смотровой комнате, а я пошел наконец открывать дверь.

Когда я ее открыл, в приемную ворвался пьяный в хлам Павел Сергеевич.

– Какого рожна так долго не открывали?! – заорал он. – Быстро звоните в оперблок, я буду оперировать!

И он, схватив каталку, повез ее к машине. Мы помогли ему перегрузить на каталку его друга, еще более пьяного, чем Паша. Голова у него была замотана какой-то тряпкой и вся в крови. Он что-то бормотал и пытался встать. А Паша между тем кричал:

– Не вздумай встать, а то еще раз веслом тресну!

Пока мы обрабатывали больного, узнали от пьяного Павла Сергеевича всю подноготную этого события. Оказывается, Паша со своим другом решили проверить сети в озере и наконец снять их перед ледоставом. В лодке они напились и поругались, и Павел Сергеевич угостил своего приятеля веслом по голове. После этого он решил, что зашьет ему рану в больнице и увезет домой. В следующие полчаса Павел Сергеевич немного протрезвел и достаточно спокойно ушил рану на голове прямо в приемном покое. Но когда он хотел увезти пострадавшего домой, мы с Ругоевым встали стеной и не дали ему этого сделать, отправив прооперированного в хирургическое отделение под наблюдение медсестры. А наш Паша сел за руль и свалил домой.

Я спокойно спал, когда прозвенел звонок лифта, проведенный мне прямо в гардероб. Когда я вышел, в приемном меня встретил мрачный Ругоев:

– Слушай, этот мужик, ну, которого Пашка привез, загружается. Похоже, там гематома. Съезди за нейрохирургом, телефон что-то не отвечает. А наши водители хорошо порядок знают, ни один из машины не выйдет.

Я сел в дежурную машину, и мы по ночному городу быстро добрались до квартиры врача. Ничего страшного не было, просто оказался неисправен телефон. И мы под ругань и ворчание нейрохирурга двинулись в обратный путь.

Когда приехали, в оперблоке уже собирались оперировать аппендицит. И меня нейрохирург опять дернул к столу. До утра я стоял весь в крови рядом с сидящим на высоком стуле нейрохирургом, который сначала сверлил дырки в черепе, а потом, проведя пилку Джигли, выпиливал костный сегмент над местом предполагаемой гематомы. Все это закончилось только к восьми часам, и я, нехорошим словом поминая Павла Сергеевича и надеясь, что уж теперь-то его точно уволят, пошел домой.

Я сидел у себя на чердаке и пытался разобраться в учебниках психологии, которые нашел в нашей библиотеке, когда услышал тяжелые шаги по лестнице, ведущей ко мне наверх. Услышав решительный стук, я крикнул:

– Войдите!

К моему удивлению, в комнату вошел отец.

– Папа, ты что так поздно? У нас дома все хорошо?

– Сережа, я пришел посоветоваться насчет мамы. Все-таки ты уже третьекурсник, может, подскажешь что-то толковое.

Услышав эти слова, я похолодел, и перед моим мысленным взором снова возникла картина в больничной палате в первой жизни.

– Ну давай посоветуемся.

– Так вот, ее уже с лета беспокоят боли в животе после еды, но она пьет таблетки, а обследоваться совсем не хочет. Говорит, что если и будет язва, так все равно ничего не изменится. Думаю, нам надо уговорить ее хотя бы начать обследование. Потому что мне это уже начинает сильно не нравиться.

Мы беседовали с отцом еще долго, пользуясь отсутствием наших женщин. Он все интересовался моими планами, как мы собираемся жить с Аней и не надо ли уже готовиться к свадьбе. Я сказал ему, что собираюсь бросить занятия боксом, но отец отнесся к этому не очень хорошо.

– Сережа, ты, конечно, можешь закончить тренировки, но я бы посоветовал тебе просто работать над собой и не участвовать в соревнованиях, если Николай Иванович на такое пойдет. А быть в хорошей физической форме – это здорово для любого человека.

Я постарался успокоить его и сказал, что найду слова для мамы, чтобы она пошла на обследование. Ушел отец от меня уже в одиннадцатом часу, а я все сидел и размышлял, что бы придумать с мамой.

На следующий день у нас было практическое занятие по терапии. Воспользовавшись перерывом в занятии, я отправился в ИТАР – отделение интенсивной терапии и реанимации. Надо сказать, для тех лет отделение анестезиологии и реанимации выглядело достаточно прилично. Возглавлял его уже тогда фанатик своего дела и будущий доктор наук, автор нескольких книг о реанимации, будущий почетный член многих медицинских институтов мира и собирающий на своих лекциях в Америке и Европе цвет медицинской науки. Но в те годы он еще только собирался писать кандидатскую диссертацию и выделялся среди прочих докторов ранними приходами на работу и тягой к женскому полу; если прямо сказать – он не пропускал мимо себя ни одной женской юбки. А несимпатичной медсестре или врачу можно было даже не приходить устраиваться туда на работу.

Вот к этому товарищу я и направился.

Когда я вошел в кабинет, сверху донизу уставленный книгами, Петр Анатольевич что-то усердно писал и посмотрел на меня с недоумением, как бы не одобряя, что я своим появлением нарушил его сосредоточенность.