Читать книгу "Полиция - Ю Несбе"

Она потянула на себя недружелюбно тяжелую входную дверь управления, уставившуюся на входящих странными иллюминаторами. Как будто подозрения начинались уже здесь.

Катрина помахала налево, в сторону невидимого ночного дежурного, — он-то ее видел. Она вошла в атриум, проследовала мимо пустой стойки дежурного к лифту, спустившему ее на первый подвальный этаж. Катрина вышла из лифта и пошла по слабо освещенному бетонному полу, слыша звук собственных шагов и прислушиваясь, не раздадутся ли чужие.

В часы работы хранилища железная дверь обычно стояла открытой в сторону регистрационной стойки, расположенной за ней. Катрина достала ключ, выданный ей Беатой, вставила его в замок, повернула, открыла дверь, вошла внутрь и прислушалась.

Затем она заперла за собой дверь.

Катрина включила фонарик, подняла регистрационную стойку и пошла по мраку хранилища, такому плотному, что лучу фонарика требовалось время, чтобы пробить его и найти ряды широких стеллажей, заполненных пластмассовыми коробками, сквозь стенки которых просвечивали находившиеся внутри предметы. Должно быть, здесь хозяйничал человек с врожденным чувством порядка: коробки выстраивались на полках такими идеальными рядами, что их короткие стороны образовывали сплошную поверхность. Катрина быстро шла и читала номера дел, приклеенные к коробкам. Они были пронумерованы по датам, самые свежие дела стояли ближе к двери слева, а вглубь помещения перемещались старые дела, вещественные доказательства по которым были возвращены владельцам или уничтожены.

Катрина дошла почти до конца среднего ряда, когда луч фонарика упал на коробку, которую она искала. Коробка стояла на нижней полке. Когда Катрина вытаскивала ее наружу, она проскребла ею по каменному полу. Она сняла крышку: содержимое соответствовало описи. Скребок для льда. Чехол от сиденья. Пластиковый пакет с волосинками. Пластиковый пакет с жвачкой. Она отложила фонарик, открыла пакет, пинцетом извлекла из него содержимое и уже собралась отрезать от него кусочек, как вдруг почувствовала движение влажного воздуха.

Катрина бросила взгляд на свою руку, освещенную фонариком, и увидела, как тени черных красивых волосинок встают дыбом. Она подняла глаза, схватила фонарик и направила его на стену. Под потолком имелось вентиляционное отверстие. Но поскольку это было всего лишь отверстие, оно никоим образом не могло стать причиной движения воздуха, а в том, что такое движение произошло, Катрина была убеждена.

Она прислушалась.

Ничего. Абсолютно ничего, только гудение ее собственной крови в ушах.

Она снова сосредоточилась на затвердевшей жвачке, отрезала кусочек с помощью прихваченного с собой швейцарского армейского ножика и замерла.

Что-то происходило у входной двери, но так далеко, что ухо не могло определить, что именно. Звяканье ключей? Стук регистрационной стойки? А может быть, и нет, может быть, просто звуки, характерные для больших зданий.

Катрина выключила фонарик и затаила дыхание. Поморгала глазами, как будто это могло помочь ей начать видеть в темноте. Было тихо. Тихо, как в…

Она не захотела додумывать до конца эту мысль.

Вместо этого она решила подумать о другом, о том, отчего сердце стало биться быстрее: что плохого может с ней случиться? Выяснится, что она слишком активно несет службу, и кто-то получит выговор, а ее отправят обратно в Берген? Довольно скучно, но это не причина для того, чтобы сердце билось в груди, как отбойный молоток.

Она ждала и прислушивалась.

Ничего.

По-прежнему ничего.

И тогда она сообразила. Кромешная тьма. Если бы кто-нибудь здесь был, он бы наверняка включил свет. Катрина посмеялась над собой, чувствуя, как замедляется биение сердца. Она снова зажгла фонарик, положила вещдоки обратно в коробку и задвинула ее на место, позаботившись о том, чтобы та встала ровно в линию с другими коробками. Потом она направилась к выходу, и тут ей в голову совершенно неожиданно пришла случайная мысль: она рада, что ей предстоит позвонить ему. Потому что именно это она собиралась сделать: позвонить и рассказать, что она совершила. Она резко остановилась.

Луч фонарика что-то высветил.

Ее следующей мыслью было продолжать движение, тихий трусливый голос в голове посоветовал, чтобы она немедленно отсюда убиралась.

Но она посветила обратно.

Неровность.

Одна из коробок чуть-чуть выступала из ряда.

Катрина подошла поближе и посветила на наклейку.

Харри показалось, что он услышал стук двери. Он снял наушники, в которых звучала музыка с нового диска группы «Bon Ivers», пока что оправдывавшей его ожидания. Прислушался. Тишина.

— Арнольд? — прокричал он.

Ответа не последовало. Харри привык поздними вечерами в одиночку сидеть в этом крыле Полицейской академии. Конечно, кто-то из уборщиков мог здесь что-нибудь забыть, но взгляд, брошенный на часы, подсказал, что уже не вечер, а ночь. Харри посмотрел налево, на пачку непроверенных работ на письменном столе. Большинство студентов распечатали их на принтере на грубой рециркулированной бумаге, которой пользовались в библиотеке. От этой бумаги было столько пыли, что, когда Харри приходил домой, кончики пальцев у него были желтые, как от никотина, и Ракель заставляла его мыть руки перед тем, как позволить прикоснуться к себе.

Он выглянул в окно. Высоко в небе стояла луна, ее свет отражался от окон и крыш домов на улице Киркевейен и в районе Майорстуа. В южном направлении виднелись мерцающий зелеными огнями силуэт здания радиостанции KPMG и расположенный рядом с ним кинотеатр «Колизей». Ничего величественного, красивого или даже живописного. Но перед ним лежал город, в котором Харри прожил и проработал всю свою жизнь. Иногда по утрам в Гонконге он добавлял немного опиума в сигарету и шел на крышу отеля «Чункинг» встречать начало дня. Он сидел в темноте и надеялся, что лучи солнца вот-вот осветят город и это будет его родной город. Скромный город с низкими застенчивыми домами, а не с этими внушающими страх стальными шпилями. Он надеялся увидеть мягкие зеленые холмы Осло, а не крутые, жестокие черные горы. Услышать грохот тормозящего трамвая или гудение входящего во фьорд парома из Дании, счастливого оттого, что ему и на этот раз удалось перейти море, разделяющее Фредериксхавн и Осло.

Харри посмотрел на то, что лежало в круге света от настольной лампы — единственного источника освещения в комнате. Конечно, он мог бы взять непроверенные студенческие работы на улицу Хольменколлвейен. Кофе, бормотание радио, свежий запах леса из открытого окна. Конечно. Но он решил не думать о том, почему предпочитает сидеть в одиночестве здесь, а не там. Возможно, потому, что ответ был ему известен. Там он будет не один. Не совсем. Окрашенная черной морилкой крепость с тремя замками на входной двери и решетками на всех окнах не могла защитить от монстров. Призраки жили в темных углах и следили за ним пустыми глазницами. В кармане завибрировал мобильный телефон. Харри вынул его и прочитал текстовое сообщение на светящемся экране. Эсэмэску прислал Олег, в ней не было букв, одни цифры: 665625. Харри улыбнулся. Разумеется, до 1 648 905 очков, до рекорда игры в «Тетрис», установленного в 1999 году Стивеном Крогманом, было еще далеко, но Олег уже давно превзошел лучшие результаты Харри в этой слегка устаревшей игре. Столе Эуне утверждал, что существует граница, после которой результаты игры в «Тетрис» перестают быть впечатляющими и становятся просто грустными. И что Олег с Харри уже давно перешли эту границу. Но никто не знал о другой границе, которую они перешли. Они перешли границу смерти туда и обратно. Олег, сидящий на стуле рядом с кроватью Харри. Жар тела Харри, борющегося с ранами, нанесенными оружием Олега. Плачущий Олег, трясущийся от абстиненции. Тогда тоже не было произнесено много слов, но Харри смутно помнил, что в какой-то момент они так крепко держались за руки, что им сделалось больно. И эта картинка, как двое мужчин, крепко вцепившихся друг в друга, не разжимают рук, всегда будет с ним.