Читать книгу "Милый Каин - Игнасио Гарсиа-Валиньо"

Главное — держаться подальше от Кораль. Никаких дополнительных контактов и по возможности беспристрастное, объективное отношение ко всему, что с ней связано. К сожалению, я появляюсь в их доме, не сумев оставить за порогом весь груз воспоминаний и эмоций. Положа руку на сердце, я не могу сказать, что веду свои занятия, находясь на абсолютно нейтральной позиции, избавившись от всякого рода субъективизма в оценке происходящего в этом доме. В трудах основателя психоанализа все это называется трансференциями и контратрансференциями.

Не хватало только, чтобы из этой ситуации я сделал фрейдистские выводы! А что? Все получилось бы более чем эффектно и убедительно. Нужно лишь предположить, что работа с Николасом является для меня сублимацией скрытой страсти к его матери.

В первое майское воскресенье Ла Моралеха просто утопала в цветочной пыльце. В воздухе пахло цветами, отовсюду доносилось щебетание птиц. Хулио пришлось заранее наглотаться антигистаминных препаратов, чтобы избежать приступа аллергии. Весна словно обезумела. Она обрушилась на Омедаса, набросилась на него сразу со всех сторон. Это преддверие лета чем-то напомнило Хулио злобных псов, облаивавших его из-за оград особняков, мимо которых он проходил. Казалось, откройся сейчас калитка, и каждая из этих зверюг с удовольствием разорвана бы его на куски.

На улицах здесь не было ни души. Время от времени где-то вдалеке проезжала машина, доносился едва слышный шум мотора, и кварталы вновь погружались в тишину. Несмотря на аккуратные сады, поддерживаемые в полном порядке, на чистоту проезжей части и тротуаров, этот район казался Хулио безвкусным, пошлым и подавляюще унылым. Даже здешняя чистота вызывала у него лишь отрицательные эмоции.

«Вот ведь чертовы чистоплюи! — промелькнуло у него в голове. — Даже окурка на улице не найдешь. А уж сами виллы — это просто кошмар какой-то».

Хулио казалось, что за ним из окон, как из бойниц, наблюдали тутошние обитатели. Они с явным подозрением следили за перемещениями чужака, проникшего в их не слишком гостеприимное царство. В этом районе вообще, похоже, не было принято ходить пешком. Даже к ближайшим соседям тут, кажется, ездили на машине. Каждый дом, любой участок словно запирался сам в себе. Один особняк от другого отделяло нечто большее, чем обычное расстояние, поддающееся измерению.

По улицам и проездам, делившим район на одинаковые кварталы, люди передвигались стремительно, как под обстрелом. Они ощущали себя в безопасности лишь под защитой оград, сигнализаций и злобных собак в саду. Неприкосновенность частной жизни в этих местах соблюдалась свято, почти как на кладбище. Никто не вмешивался в то, что происходило за соседской оградой.

Большинство этих особняков, похожих на замки, было построено совершенно безвкусно. Чего стоили только портики с колоннами да витражные окна-розетки, размерами подходящие скорее готическому собору.

К счастью, дом, в который он шел, был другим. Хотя бы в том, что касалось вкуса и чувства меры, жилище Кораль и Карлоса разительно отличалось от особняков соседей.

То, что началось почти случайно, то, что он посчитал простой возможностью неплохо подзаработать, используя свои профессиональные навыки, обернулось ключевым моментом всей его жизни. Все перевернулось с ног на голову в тот момент, когда Хулио выяснил, что его пациент является не только той самой причиной, по которой он когда-то потерял свою единственную любовь, но и поводом для того, чтобы снова встретиться с женщиной, любимой когда-то. В общем, символический круг замкнулся, и теперь Хулио уже не слишком верил в то, что сумеет вести это дело с подобающей профессионалу бесстрастностью и объективностью.

С другой стороны, он достаточно отчетливо осознавал, что этот бумеранг, якобы нагнавший его из прошлого, на самом деле был не более чем фикцией, ибо апеллировал не к живому, а к давно угасшему чувству. Он, Хулио, был уже не двадцатилетним студентом, а мужчиной тридцати пяти лет. Кораль Арсе тоже не осталась такой, какой он ее знал. Та женщина сохранилась лишь в его памяти и воображении. Она изменилась практически во всем.

«Теперь мы даже принадлежим к разным социальным группам. Зачем сегодня укорять ее или требовать каких-то объяснений, стоит ли ворошить былые обиды? Ну да, она меня бросила. Между прочим, никто и никогда не ограничивал ее в этом праве. Она ушла от меня, не объяснив причин. Но ведь и на это у нее было полное право. Мы ведь не подписывали никаких договоров, не клялись друг другу быть вместе до гроба, а в случае преждевременного расставания обеспечить друг другу комфортное, необидное прощание».

Хулио настойчиво убеждал себя в том, что его переживания и обиды — это редкая глупость, которую с точки зрения психологии можно отнести к мазохистским самобичеваниям. Кораль во всей этой ситуации тоже немало намучилась, очистилась через страдание и, если рассуждать объективно, вполне загладила свою вину перед ним. В общем, все это попахивало старым, пропыленным, покрытым плесенью шкафом.

Калитка оказалась открытой, и он вошел в сад. Его появления никто не заметил. Кораль играла с Дианой на лужайке рядом с большущим кукольным домиком. Хулио прислонился к стене и понаблюдал издали за этой трогательной картиной.

Мать вместе с дочерью увлеченно пели дуэтом детскую песенку:

На Ноевом ковчеге такая красота!

Кого здесь только нет!

В кого теперь я превращусь?

— А теперь ты становишься птичкой! — воскликнула Кораль и хлопнула в ладоши.

Диана сделала ручки «клювиком» и изобразила птичку.

Кораль снова захлопала в ладоши и в такт хлопкам допела припев:

Ах, как хорошо, как хорошо

У нас на Ноевом ковчеге!

Куплет следовал за куплетом. Диана превращалась все в новых животных: в лягушку, в кошку и так далее. Кораль время от времени предлагала Нико присоединиться к игре. Тот сидел рядом с ними в плетеном кресле с компьютером на коленях и, казалось, даже порывался присоединиться к матери и сестре, но почему-то все не мог на это решиться. Кораль пропела очередной куплет и на этот раз предложила Диане превратиться в обезьянку.

Та застыла на месте с ошарашенным видом и заявила с явным протестом:

— А я не знаю, как показать обезьянку!

Неожиданно Нико вскочил с кресла, издал вопль, похожий на визг шимпанзе, чуть присел и запрыгал по лужайке, размахивая при этом руками, согнутыми в локтях. Не переставая ухать и верещать, он неожиданно вскочил на столик, стоявший в беседке, и сбросил с него тарелки и чашки, оставшиеся там после полдника.

Диана перепугалась, прижалась к матери и заплакала. У Хулио, по правде говоря, волосы встали дыбом. Мальчишка продолжал развлекаться в свое удовольствие, строя страшные рожи и издавая душераздирающие крики.

Наконец Кораль вышла из ступора и прокричала:

— Нико, хватит!

Как и следовало ожидать, реакции на эти слова не было никакой. Кораль не на шутку перепугалась, что Николас может действительно что-то натворить, не дай бог, ударить или укусить Диану.