Читать книгу "Бледный гость - Филип Гуден"

Глубокая тишина воцарилась в комнате, освещенной лишь слабым светом нескольких свечей. Я удивлялся жестокости Филдинга, и оставалось только верить, что подобная тактика была необходима для достижения задуманного им. Леди Элкомб сидела вполоборота, но, как и остальные, ловила каждое слово судьи.

– В то время в поместье на ферме жила женщина, прозвище которой свидетельствовало о ее беззаботном нраве и распущенности. У нее тоже был сын, долговязое, хромое создание, росшее само по себе. Без сомнений, не единственный ее ребенок, правда, остальные уже лежали в могилах. В частности, совсем недавно она разрешилась бременем, и ребенок, проплакав неделю, отдал Богу душу. Вот к этой особе, вероятно, и обратились родители слабоумного малыша… Или, возможно, обратился только его отец. Многих детей отдают на поруки кормилице. Та может быть простой женщиной, но обязательно хорошего нрава, ибо всем известно, что дитя впитывает характер свой кормилицы вместе с ее молоком. Вот и эта женщина была обычной крестьянкой, но отнюдь не святая. Скорее неряха с дурной головой. Распущенная и ленивая. Вот поэтому родители… или только отец… решили отдать ребенка ей. Они понимали, особенно усердствовать в воспитании малыша она не станет и если не уморит его до смерти, то и печься о его здоровье тоже не будет. Так что Мэри приняла на воспитание наследника поместья, а его отец и мать умыли руки, избавившись от первенца подобным путем.

– Нет, – глухо произнесла леди Элкомб, смотря в сторону. – Нет, умоляю, не думайте, что мать забыла свое несчастное дитя. Она знала, что будет наказана за то, что совершила. Она думала, Господь Бог заберет у нее жизнь или, по меньшей мере, сделает бесплодной.

– Но этого не произошло, – сказал Филдинг более мягким тоном. – Она родила еще двоих сыновей, здоровых и умных детей. Отец был доволен. Наследование поместья – обеспечено. В подтверждение тому родители дали старшему мальчику имя первенца. Долг жены был исполнен. Как и долг кормилицы Мэри, либо она сделала то, чего от нее хотели. Потому что вскоре после того, как ей отдали ребенка, она исчезла. Уехала из поместья со своим увальнем сыном и крошкой воспитанником. Был ли последний жив, или его бросили в лесу, никто не знал. В любом случае, какова бы ни была его судьба, исчезновение Веселушки наверняка принесло огромное облегчение молодым родителям. Возможно, они заплатили ей за то, чтобы она уехала… или же отец сделал это в одиночку… Главным оставалось одно: проблема решена. История умалчивает о том, как и на что жила Мэри в чужом далеком городе. Но ее собственный сын по каким-то причинам покинул мать и вернулся в родные места. Привыкший к суровой нищенской жизни, молодой человек поселился в лесу на границе поместья, где и коротал с тех пор свои дни. Одежду он мастерил из шкур лесного зверья, питался кореньями и ягодами и тем, что приносили ему из особняка. Он называл себя Робином. Или же его так прозвали. Дикарь, лесной житель. Что до Мэри, то она в конце концов одумалась. Встала на путь истинный, или ее кто-то наставил. Она прослыла самой богобоязненной жительницей того города и дни своей буйной молодости вспоминала с раскаянием и стыдом. Умерла она тихо, в своей постели – по меньшей мере, я надеюсь, что так и было, поскольку историю я веду с ее собственных слов, так что о кончине Мэри мы можем только догадываться.

Адам Филдинг помахал кипой бумаг. Он расхаживал по комнате, повествуя о событиях прошлого задумчиво и размеренно, будто бы не прочел об этом, а придумывал все тут же сам. Леди Элкомб сидела неподвижно. Остальные стояли, настороженные и ошеломленные.

– Перед смертью кормилица Мэри написала что-то вроде… исповеди. Где и описала вкратце случившееся в ту давнюю пору. В основном же она рассказывает о ребенке. Не о неуклюжем пареньке, вернувшемся в поместье, а о том, которого ей отдали на воспитание и которого она с собой и увезла. Поскольку, видите ли, он не умер и не был брошен в лесу. Наоборот, он жил… хотя это не было на руку ни ему самому, ни кому бы то ни было еще. Несмотря на свой бестолковый нрав, Мэри заботилась о малыше, как могла, со всей нежностью, на которую была способна. Возможно, ей был дан шанс стать настоящей матерью. Так что мальчик вырос сильным и здоровым, хотя и слабоумным.

Внезапно раздался резкий, полный отчаяния всхлип. Плечи леди Пенелопы сотрясались от немых рыданий, хотя она заставила себя замолчать. Сердце мое сжалось от жалости к этой женщине, прошлое которой разоблачалось таким вот путем. Но, думаю, саму ее вовсе не это заставляло сейчас так страдать.

– У него было имя, данное ему при крещении. Генри, так его звали, в честь отца. И мальчик не был окончательным идиотом. Рассудок его хранил некую способность понимать, подобие здравого смысла. Достаточное, чтобы уяснить то, что говорила ему «мать», его кормилица. И какие истории она ему рассказывала! Обрывки тех любимых в детстве рассказов он сохранял в своей памяти и будучи уже взрослым. Это были библейские притчи. Возможно, о Каине и Авеле в том числе. И должно быть, Мэри не раз повторяла историю о том, откуда сам Генри родом, историю о большом особняке и о благородном семействе. Думаю, мальчик слышал это неоднократно, поскольку дикарь Робин рассказывал то же самое. Правда, о последнем мне поведал другой участник этой истории, лично имевший возможность убедиться, что Робин считал себя наследником какого-то большого поместья. В случае с лесным жителем это только игра воображения, разумеется, – столько лет жить в одиночестве посреди чащи, как тут не лишиться рассудка. Но Генри действительно слышал рассказы о богатом наследстве от Мэри. Но разве он не был наследником знатного дома, сыном именитого человека, первенцем могущественного и состоятельного аристократа? Разумеется, был. Возможно, Мэри говорила мальчику, что его отец избавился от него, когда он был совсем маленьким. Или что она была его настоящей матерью, – а это в каком-то смысле сущая правда. Кто знает? Единственное, что мы можем утверждать, – это то, что в укромных уголках своего рассудка Генри хранил намерение вернуться в поместье и в семью, о которых так часто слышал. После смерти Мэри в том городе его больше ничто не держало. Взяв с собой предсмертное письменное признание своей матери, он отправился на юг. Домой. Днем он шел по полям и лесам, на ночь укрывался там, где находил убежище, стараясь держаться в стороне от людей. Одежда его была белого цвета, наверное, потому, что ему этот цвет представлялся цветом траура, или потому, что так его одевала Мэри. В конце концов, естественно, после сна на голой земле и долгого путешествия одеяние его истрепалось и запачкалось. А матери рядом, чтобы позаботиться о нем, больше не было.

Вновь со стороны кресла донесся сдавленный, всхлипывающий звук. Филдинг говорил теперь бегло, уверенно, и дело тут было не в безжалостности его рассказа. Позже я понял, что таков был единственный способ ему самому сохранять спокойствие по мере приближения к трагической кульминации повествования: оставаться лишь рассказчиком, излагающим ясно, четко и максимально доходчиво для адресата.

– И вот теперь история входит в несколько неясную фазу, – продолжал судья. – Однако мы должны постараться получить всю картину целиком, по возможности логически дополняя ее с помощью нашего воображения. На кону человеческая жизнь. Достигнув границ поместья, где был рожден, Генри узнал его – не по воспоминаниям, конечно, но по рассказам Мэри. Большой особняк на холме, озеро и прочие достопримечательности. Дом. Но хотя юноша был дома, кто мог узнать об этом? Ведь он привык быть осторожным, словно животное. Он не был в состоянии объявить о себе по всем правилам, единственное, что могло тут помочь, – это исповедь умирающей женщины. Читать он не умел, но каким-то образом понимал, что эти листы для него жизненно важны. Он решил укрыться в лесу. И, как вы понимаете, здесь у истории может быть только одно продолжение. В чаще он, естественно, натолкнулся на это странное создание, звавшееся Робином. В каком-то смысле у них была одна мать. Так что можно было называть их братьями. Генри недоставало ума, чтобы научиться читать, однако он мог повторить, что он наследник большого поместья и прилегающих земель, и тут, представьте, он находит еще одного претендента на это место, оспаривающего его права, другого слабоумного, годами верившего в то, что ему причитается богатое наследство.