Читать книгу "Восьмой грех - Филипп Ванденберг"

Вопрос был явно неожиданным и вызвал удивление. Прошло несколько секунд, прежде чем громкоговоритель ответил:

— Я бы сказал, что Аницет работает на меня!

Гонзага не мог взять этого в толк. Постепенно он стал замечать, что незнакомец явно занервничал.

— Сколько у меня еще минут? — провоцируя своего мучителя, поинтересовался Гонзага.

— Семьдесят пять, если вы не ответите на мой вопрос. Если ответите, вас тут же развяжут и отведут в тепло. Температура в камере минус девять. Температура на улице — двадцать восемь. С плюсом, разумеется!

Точные температурные данные повергли Гонзагу в шок. Дрожь переросла в постоянную тряску. У кардинала появились сомнения, что он сможет провисеть еще семьдесят пять минут.

— Итак, — требовательным тоном произнес мучитель, — где же находится Туринская плащаница? Оригинал!

— В замке Лаенфельс — ответил Гонзага. — Я ее сам туда отвез. Поверьте мне, ибо это правда! — Казалось, он больше не сможет произнести ни слова. На его губах образовались кристаллики льда. Ему хотелось вытереть их о плечо, но он не мог повернуть шею из-за связанных и высоко поднятых рук.

— Я же сказал, оригинал! — прорычал голос из громкоговорителя. — Оригинал!

— Ради Святой Девы и всех святых! Это и есть оригинал, — повторил Гонзага, — я лично передал его братству Fideles Fidei Flagrantes. И, как вам известно, сделал это добровольно.

— Не будем вдаваться в подробности. Мое сочувствие имеет предел.

— Я отвез оригинал в Германию, и это факт.

— Ну хорошо, если вы не хотите… Я спрошу вас еще раз через пятнадцать минут. Возможно, к тому времени память к вам вернется и вы скажете, где находится настоящая Туринская плащаница.

Гонзага услышал отчетливый щелчок. Потом наступила тишина. Только мотор холодильной установки зловеще завывал. В голове кардинала проносились бессвязные мысли и картинки: ярко-зеленая трава и ветер на лугах вокруг Кастель Гандольфо, где он летом навещал понтификат; поездка в замок Лаенфельс с плащаницей; лучи вечернего солнца в высоких окнах Апостолического дворца, похожие на желтые ленты, разбросанные по полу, как на картинах рафаэлитов. Перед глазами кардинала появилось изображение Мадонны — с черными волосами, карими глазами и открытым корсажем, подчеркивающим красоту ее роскошной груди.

Внезапно ему стало страшно. Гонзага боялся потерять сознание до того, как снова объявится незнакомец. В панике он надрывно закричал и почувствовал, что холод почти полностью сковал голосовые связки:

— Эй, ты, трус! Есть там кто-нибудь, кто меня слышит?

Кардинал отрывисто дышал, наблюдая, как пар изо рта исчезает среди свиных туш. Ответа не было. Никакого щелчка в громкоговорителе. Не шевеля губами, Гонзага начал читать по латыни молитву Credo. До сегодняшнего дня тысячи раз или даже чаще он повторял свои признания в вере машинально, как автомат. Но теперь, находясь в этой чудовищной камере, когда все его конечности сводило от холода, он всерьез задумывался над каждым словом: Credo in unum deum, patrem omnipotentem, factorem coeli et terrae, visibilium omnium et invisibilium. Et in unum dominum Jesum Christurn, filium dei unigenitum. Et expatre natum ante omnia saecula…[26]

— Вы слышите меня? — незнакомец из громкоговорителя прервал благочестивые мысли Гонзаги. — Еще пару минут — и у нас будет идеальная температура: минус восемнадцать градусов.

Гонзага хотел ответить, но у него не получилось. Кардинал испугался, что, если он откроет рот, нижняя челюсть может сломаться, и прекратил попытки. Он стал похож на мраморную статую Микеланджело. Один удар молотком — и он рассыплется на тысячи осколков. Отдельные куски, руки, ноги, пальцы — все разлетится вдребезги и упадет на пол.

— Гонзага, вы меня слышите? — снова прозвучал голос.

Кардинал молчал.

— Проклятие, он потерял сознание! — словно сквозь пелену донеслось до Гонзаги. — Поднимите температуру. Мертвый кардинал нам не нужен. От трупа его преосвященства одни лишь проблемы.

Это было последнее, что услышал Филиппо Гонзага. Потом он погрузился в темноту.

Глава 32

Ночью начался дождь. Это был первый дождь за последние два с половиной месяца сухого жаркого лета.

Хотя Барбьери предупреждал Мальберга, чтобы тот не посещал места, связанные с делом об убийстве Марлены, Лукас с утра направился на Кампо Верано, где ее похоронили. На вопрос, что он там забыл и почему пренебрег всеми предостережениями, Лукас не ответил бы и сам. Он просто испытывал непреодолимую тягу.

Он до сих пор болезненно переживал разочарование в брате Катерины, Паоло. Но еще сильнее он переживал по поводу предательства самой Катерины. После их ссоры на Кампо деи Фиорд о ней ничего не было слышно. Для Мальберга это было лучшее доказательство ее лицемерия. Может, ревность к Марлене вынудила Катерину предать его? Мальберг пожал плечами. Теперь он дошел до такого состояния, когда жить становилось все сложнее. К тому же у него с собой была бутылка «Аверны», которую он купил в магазинчике по дороге сюда. Сладкое пойло заменило ему утренний кофе.

Крупные капли дождя падали на лицо, когда Лукас шел на кладбище. Мокрая одежда прилипла к телу, как вторая кожа. Он стал похож на одного из бездомных, которые шатались по вокзалу Термин и.

Мальберг был уверен, что запомнил место, где находилась могила Марлены. Но в тот день, взволнованный и отчаявшийся, он не отметил деталей, и теперь ему понадобилось некоторое время, чтобы сориентироваться на длинном кладбище среди мавзолеев, фигурок безвкусных ангелов и помпезных памятников со слезливыми эпитафиями.

Хотя было еще раннее утро, на кладбище царил дух деловитости, как на римском рынке. Каждый был занят своей скорбью и старался по-своему справиться с ней. Перед неприметной, но украшенной могилой сидела под зонтиком старая женщина и громко читала газету — вероятно, так же она делала много лет по утрам у себя дома. У другого надгробия громоздились плюшевые медведи, цветы из шелка и красные пряники в виде сердечек — все это походило на призы в ярмарочном тире. Издалека доносилась елейная надгробная речь, после смерти превращавшая любого человека, независимо от его достоинств, в пример для подражания: «Он всегда был для нас образцом…»

После долгих блужданий Мальберг наконец вышел в квадрат 312 Е. Но вместо могилы Марлены он увидел надгробие из черного мрамора, на котором были выгравированы слова, которые вызвали у Лукаса недоумение:

Иезавель,[27]