Читать книгу "Пять капель смерти - Антон Чиж"

— Лера, у нас к тебе важное дело, — говорю.

Как нарочно, она опять пыхнула дымом:

— Курильный салон ищете?

— Нужно найти тех, кто регулярно употребляет опий, — отвечает Ванзаров так вежливо, что у меня мурашки по спине побежали.

Герцак усмехается и делает глубокую затяжку:

— Полицейские хотят попробовать опий! Вот это да!

— Я же тебе все объяснил, — говорю.

— Аполлоша, не нервничай! — пресекает она. — Вы, мужчины, такие нежные!

И демонстративно тушит окурок о стол. Официант чуть поднос не выронил.

— Лера!..

— Аполлон, помолчи! — она мне сурово. — Вот вы, Ванзаров, типичный слуга режима, палач свободы и так далее. Чем живете, чем увлекаетесь, скажем, есть у вас хобби?

— Хобби есть, — отвечает мой дорогой палач свободы. Ну, думаю, все, конец. Сейчас начнется.

Лера улыбается своей лошадиной физиономией и давай в петлю лезть:

— Это какое же?

— Обожаю ловить негодяев, — Ванзаров отвечает.

На всякий случай кашлянул, дескать: выдержка и выдержка.

Суфражисточка моя фыркнула:

— Глупость! Надо увлекаться чем-то особенным, восточным, да хоть японским!

— Это зачем же такое счастье? — Ванзаров спрашивает.

— Нам всем надо учиться японской культуре. Какая тонкость, какая изысканность во всем! Гармония человека и природы!

Ванзаров чашку отодвигает от греха подальше и говорит:

— Не люблю эти восточные штучки. Особенно японские. И раньше не любил, а уж как началась война… Что хорошего в японцах? Едят сырое. Ходят в халатах. Дома из бумаги строят.

— А самурайский дух, а кодекс чести воина? Это же прекрасно! Если князь самурая погибает, самурай убивает себя. Нам бы такую преданность!

Что делает! Что творит! По глазам вижу: выдержки у друга моего на донышке осталось.

— Знаете, барышня, русский офицер, конечно, не самурай, но что такое честь, хорошо знает, — говорит он. — А погибает из-за бездарных генералов, которые и его, и простых солдат считают пушечным мясом. Во всех войнах примеры найдете. И заметьте, никто из этого культа не делает.

Официанты и буфетчики пялятся, как на цирк. Я под столом за край пиджака его дернул — бесполезно, не реагирует.

Лера за свое:

— Но как же высокая культура японцев?

— Почитайте газеты, как эти высококультурные господа недавно вырезали обоз раненых казаков, которые даже шашку поднять не могли. И ведь мало культурным японцам, что резали беспомощных. Солдатикам нашим, еще живым, уши отрезали и в рот запихивали.

— Это война, наши тоже не ангелы.

— Не ангелы. Только не люблю, когда образованные люди делают из чужого теста русский хлеб. Пусть японцы живут, как им положено, по-японски. Хотят — животы себе режут, а хотят — под цветущими вишнями сидят. Я не против. Только и мы будем жить по-своему.

— В русской грязи, пьянстве и рабстве! — Лера в невинных официантов тыкает.

— Грязь, сколько мне сил отпущено, выметать буду. С рабством сложнее. А вот насчет пьянства — без этого нельзя. Во-первых, очищение организма. К тому же средство от холода. Если бы не пьянство, как еще русский мужик, загнанный в состояние бесправной скотины, смог бы остаться человеком?

— Ванзаров! — кричит Лерка. — Да вы революционные идеи проповедуете!

— Нет у меня идей, барышня. Мне идеи по должности не положены.

— Так как же вы…

— А вот так! — Тут Ванзаров как саданет кулаком по столу, аж бокал с абсентом подпрыгнул. — Я, коллежский советник, чиновник для особых поручений, на самом деле такой же мужик. Вся разница в годовом жалованье и чистом пальто. Но что такое долг и честь, хорошо знаю. Если придется умереть, умру не хуже вашего самурая. И водки люблю выпить. Особенно с мороза.

На всякий случай зажмурился: жду, что сейчас драка начнется. Лера такого обращения не стерпит. Что-то тихо. Открываю один глаз и что же вижу? Валерия в полном восхищении разглядывает моего друга. А он хоть и пунцовый, но держится спокойно, кофе допивает.

— Уважаю, — говорит она. — Хоть полицейская ищейка, фараон, а имеет представление о чести. Редкий случай.

— Вот что, Лера… — Ванзаров чашку кофейную вверх дном на блюдце поставил, чего отродясь не делал. — Или веди к своим знакомым, или проваливай.

Лерка вскакивает и провозглашает.

— Ванзаров, ты мне понравился! Поехали…

Не могу поверить. Чудеса. Пропустили мы дикую барышню вперед, я ему тихонько говорю:

— Не замечал за вами таких высоких взглядов, друг мой.

Он усмехнулся в усы и отвечает:

— Чего не скажешь ради счастья одинокой барышни.

— Так вы все это… нарочно?!

— Как соблазнить столь крепкий и самоуверенный характер? Только клин клином…

Что тут скажешь: великолепный жулик.

Джуранский за нами тенью увязался.

Папка № 28

До 7-й линии Васильевского острова пролетки добрались стремительно. Герцак провела через двор, заваленный снегом и замерзшими помоями, открыла дверь черной лестницы.

Следуя на другом извозчике, Джуранский спрыгнул у ворот, где и решил остаться, чтобы не повторить ошибку, допущенную в Шувалове, и при случае перекрыть отход преступникам. Ротмистр оглядывался по сторонам, но не обратил внимания на барышню, которая, пошатываясь, шла в сторону Большого проспекта. Он решил, что пьяная проститутка возвращается домой.

Поднявшись на четвертый этаж, Лера постучала три раза особым сигналом в ободранную дверь. Лязгнуло, словно отпирали амбарную щеколду.

— Василий, я с гостями! — Она показала на спутников.

Ванзаров вежливо приподнял шляпу, приветствуя нечесаное существо в замызганной рубахе навыпуск. Им разрешили войти.

В темной прихожей ощущался сладковатый запах.

— Чем это пахнет? — спросил Ванзаров.

— Так пахнут бескрайние поля в Китае, засеянные красным маком, в соке которого люди находят дорогу в страну фантазий, — ответил Лебедев. — Так пахнет опий.

— Вы здесь бывали?

— Только мечтал. Догадываюсь, где мы. В артистических кругах это место именуется «Черная Башня». Попасть сюда можно только по рекомендации одного из членов кружка, который возглавляет недоучившийся студент Иван Богородов. Поэтому всех его, так сказать, учеников прозвали богородовцами. Многие хотели бы здесь побывать, но разрешается лишь избранным. То, что Лера нас привела, большая удача.

— Нечто вроде секты?

— Тайный кружок единомышленников. Богородовцы говорят о новых путях в искусстве, философствуют, пишут безумные стихи, рисуют картины, которые и дворник не повесит в каморке. И тому подобное…