Читать книгу "Урсула Мируэ - Оноре де Бальзак"

— Вы уже отомстили? — спросил Гупиль с безжалостной иронией. — Больше вам ничего не нужно?

— Взаимное прощение и полное забвение, — продолжал Савиньен.

— Вашу руку, — сказал клерк, протягивая молодому дворянину свою.

— Вот она, — отвечал Савиньен, снося этот позор ради Урсулы. — Скажите же наконец, кто стоял за вашей спиной?

Гупиль, можно сказать, видел внутренним взором две чаши весов: на одной из них лежала пощечина Савиньена, на другой — ненависть к Миноре. Он колебался, но тут какой-то голос прокричал ему в уши: «Ты будешь нотариусом!» И со словами: «Прощение и забвение? Да, взаимное», — он пожал руку Савиньена.

— Так кто же преследует Урсулу?

— Миноре! Он мечтает сжить ее со света... Почему? Не знаю, но мы еще отыщем причину. Не ставьте меня с ним на одну доску. Если вы не будете мне доверять, я не смогу вам помочь. Теперь вместо того, чтобы обижать Урсулу, я буду ее защищать, вместо того, чтобы служить Миноре, буду стараться расстроить его планы. Цель моей жизни — разорить его, уничтожить. И я втопчу его в грязь, я попляшу на его трупе, я сыграю в кости его костями. Завтра на стенах всех домов Немура, Фонтенбло и Рувра красными буквами будет написано: «Миноре — вор!» О, он у меня попрыгает, клянусь всеми чертями! Теперь мы с вами связаны одной тайной; если хотите, я брошусь к ногам мадемуазель Мируэ, признаюсь ей, что проклинаю безумную страсть, едва не толкнувшую меня на убийство, и постараюсь вымолить у нее прощение. Ей это пойдет на пользу. Мировой судья и кюре могут при сем присутствовать — двух свидетелей довольно, но господин Бонгран должен дать честное слово, что не станет вредить мне на моем поприще. У меня ведь теперь есть поприще.

— Погодите немного, — отвечал Савиньен, ошеломленный тем, что узнал от Гупиля.

Вернувшись в гостиную, он сказал:

— Урсула, дитя мое, человек, причинивший вам столько горя, в ужасе от содеянного, он раскаивается и хочет в присутствии этих господ попросить у вас прощения при условии, что вся эта история будет предана забвению.

— Как, неужели это Гупиль? — воскликнули в один голос кюре, мировой судья и врач.

— Пусть это останется между нами, — сказала Урсула, прикладывая палец к губам.

Гупиль слышал слова Урсулы и видел ее жест: сердце его дрогнуло.

— Мадемуазель, — сказал он взволнованно, — в эту минуту мне хотелось бы, чтобы весь Немур слышал, как я признаюсь вам в роковой страсти, которая лишила меня разума и стала причиной поступков, недостойных человека порядочного. Я стану повторять это повсюду; я скорблю о том, что причинил вам столько зла своими скверными шутками, но радуюсь тому, что, кажется, невольно стал причиной вашего счастья, — не без ехидства добавил он, поднимаясь с колен, — ибо вижу здесь госпожу де Портандюэр...

— Превосходно, Гупиль, — сказал кюре, — мадемуазель простила вас, но вы должны вечно помнить, что едва не убили ее.

— Господин Бонгран, — продолжал Гупиль, обернувшись к мировому судье, — сегодня вечером я пойду к Лекеру торговать его контору; надеюсь, что сегодняшняя сцена не повредит мне в ваших глазах и вы поддержите перед прокуратурой и министерством мое прошение.

Мировой судья задумчиво кивнул, и Гупиль отправился торговать лучшую из двух немурских контор судебных исполнителей. Никто из гостей Урсулы не покинул ее, весь вечер они старались довершить дело, начатое извинением клерка, и вернуть душе девушки радость и покой.

— Об этом узнает весь Немур, — сказал Бонгран.

— Видите, дитя мое, все, что произошло, — вовсе не Божья кара, — подхватил священник.

Миноре возвратился из Рувра только под вечер и сел обедать поздно. В девять вечера, когда уже смеркалось, он отдыхал в китайском павильоне подле своей жены, переваривая обед и строя планы относительно будущего Дезире. Принадлежность к судейскому сословию благотворно подействовала на Дезире: он остепенился, прилежно трудился и имел шансы сменить своего нынешнего начальника, которого, по слухам, должны были перевести в Мелен, на посту королевского прокурора Фонтенбло. Ему оставалось лишь подыскать себе невесту — небогатую дворянку из старинного рода: женившись с умом, он мог бы рассчитывать на место в Париже. А там, глядишь, он стал бы депутатом от Фонтенбло — Зелия считала, что ради этого зиму следует проводить в городе, а в Рувре жить только летом. Гордый тем, как ловко он все устроил, Миноре начисто забыл об Урсуле, хотя именно в эти минуты драматические события, источником которых была его глупость, начали принимать ужасный для него оборот.

— С вами хочет говорить господин де Портандюэр, — услышал Миноре голос Кабироля.

— Пусть войдет, — ответила Зелия.

В сумерках госпожа Миноре не заметила, как внезапно побледнел ее муж, как он вздрогнул, услышав шаги Савиньена и скрип половиц в галерее, где прежде размещалась библиотека доктора. Вора охватил безотчетный страх. Савиньен показался в павильоне и с тростью, не сняв шляпы, застыл на пороге, скрестив руки на груди.

— Я пришел узнать, господин и госпожа Миноре, отчего вы мучили самым низким образом девушку, являющуюся, как известно всему Немуру, моей невестой? Отчего пытались ее опорочить? Отчего добивались ее смерти и натравливали на нее такого негодяя, как Гупиль?.. Отвечайте.

— Ну и чудак вы, господин Савиньен, что спрашиваете у нас о вещах, про которые мы и знать не знаем! — сказала Зелия. — Ваша Урсула для меня — все равно что прошлогодний снег. С тех пор как умер дядюшка Миноре, я про нее и думать забыла! И ни словечка я о ней не говорила Гупилю — я этому прохвосту и собаку бы не доверила. А ты что молчишь, Миноре? Неужели ты позволишь этому господину оскорблять тебя и обвинять в этаких подлостях? Можно подумать, что человек, получающий сорок восемь тысяч ливров дохода со своих земель, владелец замка, которым не погнушался бы и принц, опустится до подобных глупостей! Да встань ты, чего расселся, тряпка ты этакая!

— Не знаю, чего хочет этот господин, — выговорил наконец Миноре, причем было явственно слышно, как дрожит его тоненький и звонкий голосок. — С какой стати мне преследовать эту девочку? Я мог сказать Гупилю, что она мне досаждает, потому что мой сын Дезире в нее втюрился, а я не хочу, чтоб он на ней женился, вот и все.

— Гупиль мне во всем признался, господин Миноре.

Наступила тишина, но тишина страшная; трое собеседников изучающе смотрели друг на друга. Зелия заметила, как ее великана пробрала нервная дрожь.

— Хоть вы и жалкие букашки, я отомщу вам так, что вы надолго это запомните, — продолжал молодой дворянин. — Я не стану сводить счеты с вами, шестидесятисемилетним стариком, и потребую удовлетворения у вашего сына. Пусть только господин Миноре-сын объявится в Немуре, я вызову его, и ему придется драться со мной! Он будет драться, или же я так ославлю его, что он не сможет носа высунуть из дома! А если он не приедет в Немур, я сам поеду в Фонтенбло! Я отомщу, я не позволю безнаказанно пятнать честь бедной беззащитной девушки!