Читать книгу "17 мгновений рейхсфюрера – попаданец в Гиммлера - Альберт Беренцев"

и Гёрделера против меня.

Никто не желал уходить от Ленинграда, ни при каких условиях. Ольбрихт смилостивился лишь на то, чтобы передать СССР пару мелких населенных пунктов, он даже потыкал пальцем в большую карту Советского Союза, ища там села помельче. И он их нашел, и мы решили направить Сталину наше контрпредложение. Вот только толку-то? Сталин же выразился однозначно: пока не будет деблокирован Ленинград — на переговоры он не пойдет.

Моя мирная инициатива зашла в тупик, и это было ожидаемо. А Гёрделер еще и добил меня, сообщив, что англичане и американцы не пойдут ни на какие переговоры, пока не будут выполнены требования Сталина. А на переговоры со мной лично, с палачом и нацистом Генрихом Гиммлером, они не пойдут вообще, ни при каких условиях.

Антигитлеровской коалиции мир в мае 1943 был не нужен, увы. Зачем мир тем, кто намерен победить? А значит… выходит, что и я не нужен? Что я вообще тут делаю и на фига?

Впрочем, это было еще только пол беды. Второй половиной беды был настоящий Гитлер в Риме. Союзники наверняка уже были в курсе про него. И если до появления в Риме настоящего Гитлера наша переговорная позиция была откровенно слабой, то теперь она становилась буквально клоунской. Зачем союзникам вообще вести переговоры с Германией, когда в ней два Гитлера, которые в любой момент могут начать гражданскую войну друг с дружкой?

Мое сердце жаждало мира, я искренне хотел спасти миллионы людей, тех, кто в реальной истории погиб в 1943–1945, но реальность безжалостно била меня по морде. И чем дальше — тем больнее, а хунта, тем временем уважала меня все меньше, переданное мною предложение от Сталина стало, пожалуй, последней каплей для них.

А для меня последней каплей стало новое назначение, сделанное Ольбрихтом, он все же удосужился представить мне нового члена хунты — того самого однорукого и одноглазого полковника Вермахта. Полковник оказался Клаусом фон Штауффенбергом, тем самым знаменитым Штауффенбергом, который в реальной истории сыграл ключевую роль в заговоре против Гитлера в 1944. Он бы и сейчас сыграл, вот только не успел, потому что лежал в госпитале.

Зато теперь Ольбрихт вызвал его в Берлин и назначил собственным заместителем. И мне очень сильно не нравилось, как Штауффенберг пялится на меня своим единственным глазом. Тем более что полковник со мной даже не говорил, ни разу не обратился ко мне за все время совещания. Штауффенберг демонстрировал Гиммлеру свое глубочайшее презрение, в отличие от других членов хунты — открыто и без обиняков. И убрать Штауффенберга я не мог, я же не ведал никакими назначениями в Вермахте, на этот счет мы с Ольбрихтом однозначно договорились, еще вчера.

Я понял, что я сам себя загнал в кошмарное положение. Чем больше Германия отступает от доктрин национал-социализма — тем меньше мои шансы тут выжить. Ну и что мне делать в такой ситуации? Впору отыгрывать классического попаданца, заказывать самолет и лететь к Сталину. Вот только там мои шансы выжить будут еще призрачнее, в Москве меня вероятно пару раз допросят, а потом я все равно закачаюсь на виселице. И в Лондоне со мной безусловно проделают то же самое.

Мы еще обсудили военные дела, но тут никаких неожиданностей. Хунта была намерена ввести войска на Сицилию, без всяких предварительных консультаций с Муссолини, конечно же, ибо дуче утратил доверие. На востоке предполагалось все еще стоять в глухой обороне, по изначальному плану Бека. Судя по суточной сводке с фронта — план работал, несмотря на большие потери с обеих сторон. Еще один камень в мой огород, еще одно подтверждение, что я плохой, никуда негодный попаданец!

Зато сдались нацистские войска в Африке, но тут тоже никакой моей заслуги не было. Насколько я помнил, в реальной истории происходило то же самое, группировка там была уже обречена, а приказ на её капитуляцию, как сомнительный жест доброй воли в сторону англо-американцев, Ольбрихт отдал еще вчера.

Когда я вышел из Бендлер-блока, погруженный в тяжкие думы, была уже ночь, около десяти вечера. Шел мелкий дождик, вполне соответствующий моему настроению, капли дождя блестели в полутьме на касках дежуривших на улице солдат. Горели тут только фары пары грузовиков. Разумеется, вокруг Бендлер-блока собюдался режим полной светомаскировки, несмотря даже на то, что погода, похоже, была нелетной.

Может пришло уже время покончить с хунтой? Пожалуй так. Но не сегодня. Пока Гитлер в Риме жив — я не могу сделать фюреру такой подарок, не могу атаковать его врагов здесь. Ибо мое прямое противостояние с Ольбрихтом вполне может закончиться тем, что мы с руководством Вермахта просто друг дружку перебьем. И тогда Гитлер вернется в Рейх на все готовенькое, обратно за своей властью, которая упадет фюреру в руки.

Так что сейчас об открытом выступлении против военных не может быть и речи. Завтра… Когда фюрер будет мертв. Вот тогда.

К счастью, на улице меня встретил мой адъютант Гротманн, он раскрыл надо мной зонт, а потом мигом вывел меня из депрессии:

— Некоторые проблемы, рейхсфюрер…

— Ну?

У меня уже едва хватало сил, чтобы слушать о проблемах, не то чтобы их решать. Но я взял себя в руки стальным усилием даже не воли, а скорее моего желания закончить войну или умереть.

— Бунт, — коротко доложил Гротманн, — В Вене. Курсанты Nationalpolitische Erziehungsanstalten…

— Nationalpolitische что?

— Это элитная школа, шеф. Такие школы готовят будущую правящую элиту для партии, они есть по всему Рейху. Так вот: курсанты Венского Национал-политического училища наслушались по итальянскому радио речей Гитлера. Того Гитлера, который в Риме. И вышли на улицу. С факелами. Они идут к дому венского гауляйтера, чтобы потребовать ответа.

— Какого ответа? Ты тревожишь меня бунтом школоты, Гротманн, ты серьезно сейчас?

— Простите, шеф, — извинился Гротманн, — Но эта «школота» — исключительно одаренные юноши, получившие всестороннюю физическую, идеологическую и военную подготовку. И они вооружены. У них стрелковое оружие, а еще 150-мм гаубица, а еще пара штурмгешютцев…

— Штурмгешютцев?

— Это самоходно-артиллерийская установка, рейхсфюрер.

— Ммм, ясно. Школота с гаубицами и САУ. Откуда у них?

— Это же военно-политическая школа, шеф, я же вам объяснял — у них были учебные орудия, этим юношам предстоит в будущем отправиться на фронт…

— Сколько этих юношей? Возраст, количество?

— Пара тысяч человек. Возраст — от четырнадцати до восемнадцати. Это фанатики, рейхсфюрер, вы знаете, как фанатичны мальчики в этом возрасте. Но самое паршивое