Читать книгу "Побег из Араманта - Уильям Николсон"

Анно развернул первый листок и прочел текст, который ему предстояло выучить и повторить перед всем городом:

«Уважаемые сограждане, позвольте мне от чистого сердца и по собственной воле сделать это заявление. Вот уже несколько лет я не стремился улучшать свои достижения. В итоге пострадал не только я сам, но и мои близкие. Стыдно признаться, однако вину за собственные неудачи я перекладывал на других. Теперь я вижу, что вел себя как избалованный, самовлюбленный ребенок. Каждый сам отвечает за свою судьбу. Я горжусь тем, что живу в Араманте, и обещаю вам, начиная с сегодняшнего дня, всеми силами стремиться к тому, чтобы оправдать эту великую честь».

— Что ж, могло быть и хуже, – вздохнул Анно, закончив читать.

Признание Аиры гласило:

«Уважаемые сограждане, многим из вас известно, что не так давно я потеряла сразу двоих детей. Боль утраты на время повредила мой разум, и я вела себя вызывающе, но теперь раскаиваюсь и стыжусь этого. Прошу вашего прощения и снисхождения. Обещаю впредь проявлять должную скромность, соблюдая приличия, подобающие жене и матери».

Госпожа Хаз швырнула бумагу на пол.

– Чтобы я сказала такое!

Супруг поднял исписанный листок.

– Это всего лишь слова.

– О, мои детки, миленькие, – запричитала Аира, опять заливаясь горькими слезами. – Когда же я снова обниму вас?

Глава 23Гроза Песчаных Равнин

Бледные лучи рассвета разбудили спящих детей, и первым же звуком, который они услышали, стала мелодия марша; зары все так же шагали через край – и все так же, без криков, падали вниз. Троица в ужасе подошла к пропасти. Далеко внизу русло реки побелело, точно заметенное снегом, разве что среди мнимых сугробов тут и там поблескивало золото. Прекрасные лицами, улыбчивые воины продолжали валиться будто подкошенные, и с каждой минутой лилейный поток набирал полноту, а главное, высоту. Настанет миг – и кто знает, как скоро, когда бездна переполнится и колонна беспрепятственно перейдет на другой берег по еще не остывшим телам.

Дети без лишних слов развернулись и, пользуясь бодрящей прохладой утра, зашагали по Великому Пути обратно в Арамант.

Голос Поющей башни Кестрель привязала к золотой ленточке, которую выплела из своей косички, и повесила на шею, под кофточку. Серебро нагрелось на теле и приятно щекотало кожу. Дорога назад незаметно, сама собой настроила близнецов на мысли о доме, о родителях и Пинпин, и на душе у них повеселело. Появились даже лишние силы, чтобы ускорить шаг, хотя Бомен и без того торопился, часто повторяя:

– Мы должны, должны успеть раньше их!

Зары уже не следовали за детьми по пятам, однако вскоре путникам пришлось заглянуть в лицо другой, не менее страшной опасности. Долгое время они не говорили об этом. Терпел даже Мампо – и его молчание красноречивее всего выявило перемены, произошедшие в сердце, ибо желудок мальчика час от часу терзали все более тяжкие муки. Троица изнывала от голода. Вот уже полтора дня у детей во рту не было и маковой росинки. Заплечные сумки давно опустели, а на ветвях деревьев, что росли вдоль дороги, будто назло, не висело ни единого плода. Кое-где у обочины журчали ручейки с чистой водой, но и они иссякнут, как только вокруг потянется безрадостная пустыня. Долгим ли будет переход по сухим пескам? Два, три бесконечных дня? Точно друзья не знали, ведь в первый раз они проделали его под несметными парусами Омбараки. И сколько же они продержатся без еды?..

Просторный Великий Путь плавно струился вниз, и впереди, под ногами детей, лежали бескрайние равнины. К полудню друзья ослабели настолько, что даже Бомен еле брел по дороге. Испугавшись голодного обморока, он сдался и объявил привал. Троица с радостью рухнула наземь под сенью широколистного дерева.

– Как же мы попадем домой? – спросила Кестрель.

И тут же с удивлением поймала себя на том, что говорит со своим близнецом, как со старшим.

– Не знаю, – просто сказал Бомен. – Но если нужно, значит, попадем.

Ничего нового девочка не услышала, однако странным образом ответ успокоил ее.

– Может, у него листья съедобные? – предположила Кесс, наклоняя ветку дерева.

– Придумал! – воскликнул Мампо и, пошарив по карманам, извлек последние листья тиксы, оставшиеся еще с дней, проведенных на Низменном озере.

– Это не настоящая еда, – пояснил он, разделяя угощение на три кучки, – зато она поможет нам забыть про голод.

Мампо оказался прав. Дети пожевали серую кашицу, глотнули резкого на вкус, ароматного сока, и хотя их бедные животы от этого не наполнились, печали как-то сами собой улетучились прочь.

– Горьковато, – поморщилась Кестрель.

– Горько-горько вата-вата! – нараспев отозвался Мампо.

Троица нетвердо поднялась на ноги, чтобы, приплясывая и подпрыгивая, тронуться дальше. Куда подевались их неразрешимые заботы? Подумаешь, пустыня! Стоит замахать руками, ветер отнесет друзей, куда они пожелают, словно беспечных птичек. Или как те смешные облака над головой.

Одурманенные тиксой, друзья выделывали разные коленца и вскоре принялись насмехаться над своими страхами.

– Ха-ха-ха, зарьки! – заливался хозяин листьев.

– Зарьки-зарьки-заречки! – подхватили близнецы.

– А Мампо был дедусей! – фыркнула Кестрель.

– Дедусей-дусей-дусей! – пропели все.

– Ну и что, понравилась тебе старость, Мампо?

Однокашник начал еле передвигать ноги, изображая себя в недавнем прошлом.

– Ой, и как же тяжело! – запричитал он, снова пускаясь в пляс. – Вот так вот ме-е-едленно шаркаешь, потихонечку, чтобы не притомиться.

– Томиться-мицца-мицца! – кричали брат и сестра.

– Как будто весь облеплен грязью.

– Грязью-рязью-рязью!

– А потом как будто грязь отвалилась, и… – Мальчик подскочил на месте, бешено замахал руками. – Ура-ура, я – зар!

– Ура-ура, он – зар! – веселились дети.

Затем приятели подцепили друг друга под локти, чтобы втроем передразнить марширующих врагов. Они даже напели назойливую мелодию, потешно надувая губы:

– Тарум-тарум-тара-рара! Тарум-тарум-тара!

Вот так, то важно вышагивая, то покатываясь со смеху, друзья покинули спасительный лес, вышли на равнины – и нерешительно замерли. Стоило им окинуть взглядом бесплодные пески до самого горизонта, как опьяняющие пары тиксы бесследно рассеялись. Дети поняли, что голодны, что просто умирают с голода и что отчаянно далеки от родного дома.

Легче всего было бы лечь, уснуть и не вставать, потому как дикие прыжки и громогласное пение вконец обессилили троицу, но Бомен велел идти дальше. Упрямо, безжалостно мальчик гнал и себя, и остальных к заветной цели.