Читать книгу "Феномен Александра Невского. Русь XIII века между Западом и Востоком - Вадим Долгов"

Конечно, не храмы и не награды вывели Александра Невского в ряды первых лиц русской истории. В 2008 г. телеканал «Россия» и телекомпания ВИД провели голосование среди телезрителей и радиослушателей. В ходе голосования респонденты должны были выбрать личность, наиболее важную для отечественной истории. В итоге лидером суммарного рейтинга, в котором учитывались смс-сообщения, платные и бесплатные телефонные звонки и голоса, зачисленные через Интернет, стал князь Александр Невский.

Что же сделало князя столь популярным среди современных жителей России? Думается, важнейшую роль в формировании общественного мнения сыграл фильм гениального режиссера Сергея Эйзенштейна, вышедший на экраны еще в 1938 г. Теперь уже этот фильм смотрят только любители и историки кино. Но еще в пору детства автора этих строк фильм воспринимался не как экзотичная киноклассика, а как вполне «нормальное кино», которое с интересом смотрели и взрослые, и дети. Таковая была сила гениальной режиссуры, что фильм сохранял актуальность и спустя пятьдесят лет после выхода. Мальчишки делали мечи из дерева, пытались сделать рыцарские топфхелмы из ведер и самозабвенно играли в «Ледовое побоище». «Ледовым побоищем» иногда назывались и массовые потасовки возле школы, если им случалось произойти зимой. Вместе с тем фильм очень многослойный. Наряду с понятной детям остросюжетной канвой в нем есть и второй, и третий план, сложные реминисценции и неявные смыслы. Фильм стал явлением не только мирового кинематографа, но и важной вехой в формировании коллективной исторической памяти. Особую выразительность фильму придала музыка С.С. Прокофьева.

Самый мощный, поистине кумулятивный, эффект имела сцена фильма, в которой рыцари тонут, исчезая подо льдом Чудского озера. Эти кадры воспринимались почти как документальные. Поэтому несколько поколений школьных учителей истории рассказывали на уроках, посвященных борьбе против крестоносной и католической экспансии, и о «тонком весеннем льде», который не выдержал «тяжелую рыцарскую конницу». Как было уже сказано, указанный сюжет не является полностью выдумкой Эйзенштейна: рыцари проваливались под лед, но только не в 1242-м, а в 1234 г. Для создания художественного эффекта такая режиссерская вольность была вполне позволительна. Но именно эта сцена обычно выставляется как главный козырь при «развенчании» образа князя Александра: «Не тонули рыцари!» Наверняка великий режиссер был бы немало поражен, если бы узнал, какой разрушительный эффект оказали запоминающиеся кадры его фильма на не слишком крепкий интеллект «любителей истории».

Меж тем фильм был результатом большой работы и явился проявлением важных исторических процессов.

Начнем именно с процессов. 20-е гг. XX в. ознаменовались становлением марксистской науки. Ведущую роль в этом процессе сыграла школа академика М.Н. Покровского. Академик и его ученики стали препарировать отечественную историю «с классовых позиций» при соблюдении выведенного В.И. Лениным «принципа партийности». Понятно, что большая часть героев древнерусской истории оказались во враждебном молодому пролетарскому государству стане «феодалов-эксплуататоров». Историки, впрочем, производили свою научную работу вполне деликатно, а вот читатели исторических работ правильные выводы могли сделать не всегда. Результатом неправильно понятого «марксистского подхода» стала пьеса «Богатыри», написанная пролетарским поэтом Демьяном Бедным. Пьеса была поставлена в 1936 г. на сцене московского Камерного театра известным режиссером А.Я. Таировым. Пьеса была остросатирическая. Казалось, «классово чуждые» древнерусские персонажи – отличный материал, над которым можно безопасно посмеяться в весьма непростые 30-е гг. Однако постановка была расценена партийными органами (да и коллегами Таирова) как глумление над русской историей. Постановку раскритиковали в «Правде» и закрыли.

Однако проблема «реабилитации» отечественной истории осталась актуальной. В такой обстановке перед С.М. Эйзенштейном была поставлена задача съемки исторического фильма.

Нужно понимать, что С.М. Эйзенштейн – режиссер-авангардист, создатель специфического киноязыка, нового для своей эпохи. То, что фильм поручили именно ему, – весьма характерная черта эпохи. Требовалось создать именно масштабное художественное произведение о русской старине, а не просто развлекательную или «воспитательную» киноленту. Эйзенштейн подошел к делу творчески и обстоятельно. Н.И. Клейман, советский и российский киновед и историк кино, рассказывал в интервью такую байку, которая, впрочем, похожа на правду: «Тема была выбрана не случайно. Когда Эйзенштейн вышел из опалы, ему дали на выбор два уже купленных сценария: „Минин и Пожарский“ Виктора Шкловского и „Александр Невский“ Петра Павленко. Оба заказа делались в рамках „оборонного кино“: всем было ясно, что надвигается война, и руководство страны приняло решение делать оборонные фильмы, показывающие славу русского оружия и поднимающие дух народа. Есть рассказ Михаила Ромма о том, как Эйзенштейн, встретив его, спросил, какой сценарий он бы выбрал. Ромм ответил, что, конечно, „Минина и Пожарского“: все-таки XVII век, известно, как люди выглядели и что там происходило. А что известно об эпохе Невского?! „Вот поэтому, – ответил Эйзенштейн, – мне и надо брать «Александра Невского». Как я сделаю, так оно и будет“»[230].

Впрочем, без участия серьезных ученых великому режиссеру обойтись не удалось. Первоначальный вариант сценария был весьма саркастически раскритикован академиком М.Н. Тихомировым. Его критический отзыв интересен сам по себе и является самостоятельным научно-публицистическим произведением. Он был опубликован в 1937 г. в журнале «Историк-марксист» и назывался весьма показательно: «Издевка над историей».

В отзыве Тихомирова есть серьезные концептуальные замечания, сдерживавшие полет фантазии авторов сценария П.А. Павленко и С.М. Эйзенштейна[231]. Историк указал, что князь Александр не умирал на Куликовом поле (а как было бы эффектно), Новгород не был центром борьбы против монголо-татарского ига (тоже красивый был бы момент) и пр. Но занимательнее всего выглядят пассажи, которые академик не счел нужным критиковать серьезно в силу их смехотворности, но прошелся по ним в юмористическом ключе.

Например, блестяще разобрана тема, которая и до сих пор живо обсуждается среди любителей исторической прозы: как следует передавать в современном тексте древнерусскую речь. Аутентичный древнерусский язык может быть непонятен, а стилизация часто бывает неумелой. Именно это сначала и произошло со сценаристами фильма. Тихомиров пишет: «Следует остановиться также и на языке сценария. Язык Древней Руси отличался рядом особенностей и не всегда поддается современной интерпретации. Авторы сценария вовсе не обязаны были стилизовать язык, которыми говорят действующие лица, под язык XIII в. Но они обязаны были найти способы передать характерные особенности языка XIII в. У авторов сценария был прекрасный образец воспроизведения древнерусского языка, правда более позднего времени, – это язык „Бориса Годунова“ Пушкина. А ведь Пушкин писал более 100 лет тому назад, когда русская филология почти не существовала. Однако он не сделал ни одного анахронизма, и не только потому, что он был гениальным художником, но и потому, что он старательно изучал древнерусский язык. Иначе поступили авторы сценария. Они решили, что древнерусский язык – это язык лавочников Лейкина и купцов Островского, сдобренный, кроме того, жаргоном Остапа Бендера из „Двенадцати стульев“. Так, например, Буслай говорит: „Ну, как так – не знаю… Чего вола за хвост тянуть“ (с. 110). В сценарии находим такие перлы: „Нам, брат, война ни к чему“ (с. 111); „У-у, оголец“ (!); „И мертвых нас не возьмете, душу вашу язви“ (с. 127). А вот как разговаривает сам Александр Невский: „В чем их секрет?“ (с. 121); „Я князь-лапотник. Не как вы, эля (!) не пивал, сластей заморских не пробовал“ (с. 117); или „Войну воевать – не комедь ломать“ (с. 118). Что можно прибавить к этому языку, разве сказать вместе с авторами: „Сценарий писать – не комедь ломать“. Заметим, что само понятие комедии не было известно на Руси XIII в. Совсем уж странным языком говорят татары. Авторы сценария заставляют их беседовать ломаным языком, заимствованным из шовинистических анекдотов: „Орда наша езжай, там работа много есть“ (с. 108); „Буюк адам, якши Адам“; „Он шведов бил, а нас чехи били“ и т. д. (с. 119). От татар не отстают и немцы: „Зер гут лошадка. Корош, корош“ (с. 116); или „О, шорт“ (с. 116); не отстает и перс: „Весели город, красива город“ (с. 112)»[232].