Читать книгу "Сценарий - Генри Сирил"

Потом у меня тряслись руки. Меня мутило. Все получилось как-то неуклюже. Бритва пропорола ей горло, но не убила. Кровь бежала из тонкого разреза, словно томатный сок из лопнувшей картонной упаковки. Если честно, мне было не по себе. Прошло, наверное, минут пять, прежде чем я решился полоснуть Меган еще раз.

Мне было тошно смотреть, как она умирала, однако Эндрю Гудман получил колоссальный опыт. Многие, рассказывая истории о маньяках, начинают с событий, когда личность чудовища уже сформирована. Я же получил возможность поведать о Гудмане с самого начала, начиная с его первого убийства.

Второй жертвой Эндрю стала Эстелла Хантер десяти лет. «Рыжеволосая, в мелкую кудряшку и с россыпью веснушек под любознательными глазами». Художественный образ, усиливающий драматизм. Часто вам доводилось встречать таких детей в реальной жизни? Я честно старался найти именно такую, но тщетно.

На самом деле у нее были черные волосы, коротко остриженные, из-за чего она больше походила на мальчика. И звали ее отнюдь не Эстелла.

Стефани Ховард. Это имя значилось на бейдже, пришитом к ее школьному рюкзаку. Пожалуй, это все, что мне было о ней известно, кроме того, что ее родители крайне безответственно относились к воспитанию ребенка: Стефани одна возвращалась домой из школы.

Вряд ли ей исполнилось больше десяти.

Мне нужно было постигать черную душу Эндрю Гудмана; переходить к следующей ступени развития личности.

И я сделал с ней то, что не сделал с бродяжкой Меган.

Меня не заводит вид обнаженного детского тела. Скажу больше: мне по душе женщины немного старше меня. Чего не скажешь о Гудмане. Впрочем, и он не испытывал ни малейшего удовольствия. Ведь я создавал не маньяка. Я создавал творца, талантливого сценариста, решившего написать подлинный шедевр для киноделов.

Мне стыдно вспоминать эту мерзость, но память возвращается, будто лавина проснувшегося вулкана. Ее не остановить.

Мне пришлось мастурбировать, представляя Мисс Июль – 98, фотография которой красовалась на маленьком календаре в моем пустом портмоне. Я добивался максимальной эрекции. Попробуйте просунуть большой палец в туго скрученную резинку для волос.

Но оно того стоило. Я стал еще лучше понимать, что чувствовал бы Эндрю Гудман, совершай он все это.

Клои Томпсон.

Малышка Лесли (я так и не узнал ее фамилию).

Ненси Хикс.

Все они появились на страницах моего сценария под вымышленными именами и биографиями.

Клои Томпсон стала Шеннон Мортон; малышка Лесли – Карен Прайс; Нэнси Хикс превратилась в пятнадцатилетнюю бунтарку Джей Браун…

Работа продвигалась невероятно быстро. Мне не нужно было ничего выдумывать, оставалось лишь заносить на бумагу то, что я видел собственными глазами, фиксировать ощущения от убийств этих девочек. Записывать ощущения от извращенного соития. Это ничего. Терпимо, если делаешь это ради великого замысла. Эти дети все равно бы умерли. Кто-то из них дожил бы до глубокой старости; кого-то смерть забрала бы в расцвете лет, но так или иначе все они когда-нибудь покинули бы этот мир. Все умирают. Разумеется, я не исключение. Но вопрос в том, что мы оставим после себя. Выдуманный мною тезка мечтал вывести кино на новый уровень искусства. И не пожалел ради этой цели собственной жизни. Так имею ли я право жалеть о своей загубленной душе? О душах этих девочек?

Это больше чем снафф. Ибо снаффы никогда не увидит широкая публика. А стало быть, они никогда не займут место в мире настоящего искусства. И это правильно. В этих грязных подпольных фильмах нет ничего, кроме акта убийства, снятого на камеру. Нужно быть полным кретином, чтобы сравнивать эту мерзость с тем, что сделал я.

За свою мечту я заплатил самым дорогим, что имел. Жизнью сестры.

Софи Гаррет.

Она должна была стать кульминацией становления личности безумного сценариста – главного героя моего сценария.

Все мои жертвы жили в разных штатах. Мне только исполнилось восемнадцать, но идиотом я не был. Мне не хотелось поднимать шумиху появлением очередного серийного убийцы, это было опасно. Всегда разный почерк, разный возраст, разная внешность и социальный статус. Я рассчитывал на то, что полиции будет сложно связать воедино все мои преступления. Приемные родители баловали нас с сестрой, и когда я решился написать сценарий, это сыграло на руку. Отец работал аудитором в какой-то крупной строительной компании, филиалы которой находились во многих городах, и по роду деятельности часто разъезжал по стране. И я стал просить его брать меня с собой под самым незатейливым предлогом; сказал, что хочу немного попутешествовать перед тем, как поступлю в школу театра и кино Калифорнийского университета (я не сомневался, что сумею поступить туда). Разумеется, отец не смог отказать мне в этом, даже наоборот, был крайне рад проводить со мной больше времени. При условии, конечно, если это не будет мешать учебе. Поэтому я уезжал с ним только во время каникул и пару раз на выходных, когда ему нужно было отправиться в какой-нибудь ближайший город. Он работал; я просил разрешения взять его машину и колесил по городу. Он работал; я присматривался. Неторопливо прохаживался по паркам, детским площадкам, пил кофе возле городских школ. Я наблюдал. Искал героинь для своего сценария. Отец работал; работал и я.

Все шло по плану. Лишь однажды я чуть не вляпался. Это случилось в самое первое убийство. Я слишком поздно заметил кровь на заднем сиденье отцовской машины. Несмотря на все предосторожности (я никогда не убивал их в машине, в каждом городе я в первую очередь искал подходящие для этого места: заброшенный старый склад или закрытую на ремонт фабрику, каких полно в индустриальных районах практически любого крупного города), каким-то образом я умудрился испачкать обивку сиденья. Мне пришлось распороть себе руку пряжкой ремня и сказать, что это моя кровь. Рана вышла несильной, и отец не стал меня особо расспрашивать: я любил погонять на скейте, синяки и ссадины были делом привычным.

Все шло по плану.

Пока не появилась Софи.

Впервые я увидел ее у бассейна. Она ходила по его керамическому борту неторопливыми шагами. Лунный свет падал на золотистые волосы. Я укрылся за забором ее дома и принялся наблюдать. Я делал это бессознательно, скорее по выработанной за время написания сценария привычке. Накопленного опыта мне вполне хватало, чтобы закончить работу. И когда я собирался уже уходить, Софи посмотрела в мою сторону. Я замер на месте, прижавшись к дереву, растущему рядом с забором. Я испугался, что она заметила меня. Но я ошибся. Нас отделяло друг от друга несколько футов. Тощий забор отделял нас. И заметь она меня тогда, моя сестра сейчас была бы жива. Но она не заметила. С такого расстояния мне было хорошо видено ее лицо, подсвеченное уличными фонарями. И как только я сумел его увидеть, я понял: мой сценарий будет неполноценным без этой девочки.

Меня молили отпустить к маме; заклинали сохранить жизнь; плакали и теряли сознание; кричали. Я видел все эмоции, захлестывающие человека в минуту животного страха, и думал, что этого достаточно. Но, в сущности, я видел всегда одно и то же – жажду жизни. В ту ночь, прячась за деревом, я вдруг осознал, что мог обойтись всего одним убийством. Все прочие не дали мне ничего нового. Совершенно напрасные жертвы. Но Софи, о нет, Софи отличалась от них всех; она могла спасти меня. Ее холодные глаза, как они будут смотреть на меня в последнюю минуту перед неминуемой смертью?