Читать книгу "#Панталоныфракжилет - Мария Елифёрова"

В России после 1917 г. Беньян был основательно забыт, да и в англоязычных странах в XX в. он утратил популярность. А выражение vanity fair прижилось и стало нарицательным. В русском языке оно закрепилось кружным путем через перевод романа Теккерея, у которого тоже непростая история: текст умершего в 1935 г. переводчика М. А. Дьяконова был отредактирован для советского издания Р. М. Гальпериной и М. Ф. Лорие. Отсюда и разночтение: в дореволюционном переводе Беньяна, сделанном Ю. Д. Засецкой (между прочим, родной дочерью Дениса Давыдова), была ярмарка суеты. В том, что победил вариант ярмарка тщеславия, по большому счету, решающую роль сыграли историческая случайность и идеологическая цензура – религиозная литература в советское время надолго оказалась под запретом. Но вряд ли кто-нибудь сейчас, в эпоху, когда старый перевод книги Беньяна вернулся к читателю и находится в открытом доступе в интернете, будет настаивать на ярмарке суеты. Тем более что слово суета для современного русского читателя означает в основном “толкотню, бессмысленные телодвижения, утомительные занятия”, а вовсе не то, что подразумевал Беньян. Тщеславие не только более звучно, но и более адекватно передает смысл. Перед нами идеальный пример того, как изначально авторский образ становится идиомой в родном языке, а потом заимствуется в другие языки уже в качестве идиомы. Связь с первоисточником истончается почти до невидимости.

В XVIII–XIX вв. фразеологический запас русского языка активно пополнялся из французского. Французский язык подарил нам такие выражения, как золотая молодежь (в оригинале, скорее, “позолоченная” – jeunesse dorée), искусство для искусства (l’art pour l’art), игра не стоит свеч (le jeu n’en vaut pas la chandelle), таскать каштаны из огня (tirer les marrons du feu). Последняя идиома когда-то была более длинной и звучала как tirer les marrons du feu avec la patte du chat – букв. “таскать каштаны из огня лапами кота”. Ее часто связывают с басней Лафонтена “Обезьяна и кот”, где обыгран этот сюжет, но она, по-видимому, старше басни, а Лафонтен лишь проиллюстрировал ее смысл. Так или иначе, в России эта басня малоизвестна, и оборот таскать каштаны из огня попал в русский язык как самостоятельная фразеологическая единица.

Один из наиболее часто цитируемых примеров идиомы французского происхождения – быть не в своей тарелке, которая встречается еще у Грибоедова в “Горе от ума”:

[Фамусов – Чацкому: ]

Любезнейший! Ты не в своей тарелке.

С дороги нужен сон. Дай пульс… Ты нездоров.

Пушкин в свое время указал, что это калька с французского ne pas être dans son assiette:

Assiette значит положение, от слова asseoir, но мы перевели каламбуром – “в своей тарелке”: Любезнейший, ты не в своей тарелке. Горе от ума[181].

В популярной литературе обычно указывают, что “тарелка” возникла в результате переводческой ошибки – смешения омонимов[182]. Так ли это?

Попыткам разобраться в истории этой идиомы уже больше ста лет. Обзор гипотез, в том числе самых причудливых, можно найти в старой книге В. М. Мокиенко “Образы русской речи”[183], неоднократно переиздававшейся. Любопытно, что Мокиенко считал автором идиомы Грибоедова, но обошел вопрос, как же Грибоедов – не только писатель, но и дипломат, блестяще владевший иностранными языками, – мог так ошибиться. Исследователь лишь вскользь обронил замечание о “шутливом колорите”.

На самом деле оба расхожих мнения, которые нашли отражение в книге Мокиенко, – что идиому ввел в оборот Грибоедов и что assiette в значении “тарелка” является “лишь омонимом, не имеющим никакого отношения к исходному смыслу французского фразеологизма”, – неверны. Во-первых, как недавно обнаружилось, русская версия фразеологизма бытовала еще в XVIII в.[184] Н. А. Полевой, оказавшийся столь плохим пророком в отношении галлицизма делать карьеру, тоже цитировал оборот (не) в своей тарелке как пример манерной речи “прошлого столетия”[185]. Ясно, что для современника Пушкина “прошлым столетием” могло быть только восемнадцатое.

Во-вторых, современные французы тоже понимают assiette как “тарелку”. Вот как начинается статья об этом фразеологизме на популярном сайте:

De nos jours… quand on pense ‘assiette’, on pense généralement au plat individuel dans lequel on mange.

В наши дни… когда мы думаем об assiette, мы обычно представляем себе персональную посуду, из которой едят[186].

Это понимание возникло не вчера – словарь 1785 г. приводит значения “положение” и “тарелка” в одной статье[187]. Очевидно, ученые Французской академии, где составлялся словарь, не считали эти слова неродственными омонимами. Для них “тарелка” и “положение” были значениями одного слова assiette наряду с несколькими еще.

Какая же связь между тарелкой и положением? Не такая далекая, как может показаться. В культуре европейской аристократии на протяжении многих веков очень болезненно воспринимался вопрос о том, как рассадить гостей на пиру. Место за столом соответствовало статусу. Ошибка в оценке статуса могла стоить разрыва отношений и даже жизни: древнеисландские саги сохранили истории о том, как оскорбленные гости хватались за меч. И не случайно стол легендарного короля Артура был Круглым – он символизировал равенство королевских рыцарей. В Новое время, конечно, смертоубийство из-за места за столом было уже не принято, но конфуз все еще мог случиться немалый. Изначально assiette происходит от слова asseoir “садиться” и имеет целый спектр значений – от “манеры сидеть” до “отведенного места”. В застольной культуре Нового времени, когда из общего блюда на приемах больше не ели, индивидуальная тарелка стала указывать место, отведенное гостю. То, что слово assiette обозначает именно персональную тарелку, подчеркнуто в словаре 1785 г.: “род плоской посуды, которую ставят на стол перед каждой персоной”.