Читать книгу "Законодатели - Вера Крыжановская"

Когда наконец гром утих, а рев бури смолк, и бледный полусвет озарил поле битвы, жалкие остатки армии Абрасака спаслись бегством; рыча от ужаса и страха, они громадными скачками неслись к своим лесам. Сама земля внушала им непобедимый ужас, и едва только очутились они под густыми ветвями вековых исполинов, как вскарабкались на деревья и, прыгая с одного на другое, направились к своим селениям.

Абрасак держался, как только мог долго. Он-то догадался сразу, какую страшную силу пустили в ход маги, чтобы победить его; о грозной силе этой он знал лишь понаслышке, а управление ею осталось для него тайной.

Безумное отчаяние овладело им. В эту минуту он проклинал тот час, когда выпил первородное вещество, а бессмертие, которого он так страстно желал, показалось ему проклятием, оно отдавало его связанным по рукам и ногам во власть неумолимых судей, насмеявшихся над его мятежом. И вдруг на одной ладье-

истребительнице заметил он Дахира. Бешеная ненависть потрясла все его существо, и в то же время в возбужденном мозгу мелькнула мысль, показавшаяся ему якорем спасения. Для всякого рода обычной смерти он был недоступен, но эта неизвестная ему сила, превращавшая в невидимые атомы даже первобытных великанов или каменные глыбы, может быть, могла и его уничтожить, распылить, дать ему ту желаемую смерть, которая избавила бы от приближавшегося наказания. Уступая этому побуждению, он хотел заставить Мрака спуститься в этот вихрь таинственных искр; но в первый раз тот воспротивился его посылу – завязалась борьба между человеком и животным, и оно победило.

Фыркая и хлеща воздух могучим хвостом, взвился дракон ввысь и уже не летел, как прежде, а кинулся к лесам, ежеминутно грозя сбросить своего всадника.

Как добрался до города, – он не сумел бы сказать; голова его кружилась, и только слепой инстинкт самосохранения внушал ему цепляться за обезумевшее животное.

Когда он кое-как очнулся, то увидел себя лежащим на земле неподалеку от входа в храм. Спустилась тьма, но в городе страх вызвал, по-видимому, общую тревогу; отовсюду доносились крики, болезненный рев, а мохнатые фигуры бегали и прыгали взад и вперед.

Почти бессознательно поднялся Абрасак и поплелся к храму. Одежда его была в грязи и лохмотьях, все тело ныло от боли, дыхание было отрывистое; но он ничего не замечал и лишь одна мысль молотом стучала в его трещавшей голове:

– Я побежден и обессилен; но должен, принужден жить и понести дьявольскую кару, которую они придумают для меня.

Храм был пуст, на престоле горели травы, цветы и ворох смолистых ветвей; несколько лампад, прикрепленных к скалам, разливали вокруг слабый голубоватый свет.

Авани поправила огонь на престоле, помолилась и ушла в свою нишу.

Недавно покинувшая ее Уржани рассказала, что сражение было, вероятно, проиграно, потому что приятели Абрасака вернулись словно обезумевшие и заперлись по своим домам. Среди «обезьян» господствовала, по ее словам, паника, и никто из вернувшихся не знает, по-видимому, что сталось с Абрасаком.

– Для нас было ясно, что несчастный безумец побежден. Он затеял войну против тех, могущество и знания которых были ему не вполне известны, и мне жаль его от всего сердца, – закончила свой рассказ Уржани.

– Подобно Икару, мечтал он на крыльях из воска достичь неба… А между тем в нем живет сильная, мужественная душа, и было бы жаль позволить такой силе бесполезно угаснуть, – заметила Авани.

– Ты права, Нарайяна не стал бы так настойчиво покровительствовать ему, если бы не угадал в нем избранного духа, которого ослепили потом несчастные обстоятельства. Однако я ухожу. Мне надо быть дома, и предчувствие говорит, что скоро нас освободят.

Она покинула грот, дружески простившись с подругой, а та поднялась в нишу, намереваясь вернуться в свою комнату и молиться, как вдруг в храм вошел Абрасак.

Шатаясь как пьяный, смертельно бледный, подошел он к жертвеннику, но вдруг свалился на первой ступени. По-видимому, он был разбит душой и телом.

Авани поспешно сбежала вниз и, убедившись, что Абрасак был без памяти, намочила в воде бассейна полотенце, которым отерла его запыленное лицо; достав затем из-за пояса флакон, она вылила несколько капель в горевший на жертвеннике огонь, и сильный, живительный аромат разлился в пещере. Взяв чашу, наполненную до половины красной жидкостью, Авани вернулась к Абрасаку, а тот открыл уже глаза и с усилием приподнялся.

– Хочу пить! – прошептал он.

Авани поднесла чашу к его губам, и он с жадностью напился. Вдруг схватился он руками за голову и, задыхаясь, отрывисто выкрикнул:

– Они победили, и я просто беглец, очутившийся в их власти.

– Человеку свойственно спотыкаться на пути жизни. Гордость твоя и нечистое чувство побудили тебя употребить во зло свое знание; но раскайся же теперь, сознай свою слабость, и ты встретишь снисходительных судей.

– Снисходительных? – и он сухо рассмеялся. – Снисходительность их выразится, конечно, в каком-нибудь дьявольском наказании.

– Стыдись и не забывай, что победители твои – существа высшие, не способные на мелочное и жестокое чувство. Наказание, которое на тебя наложат, послужит лишь твоему возвышению; а чем искреннее проявишь ты раскаяние, тем снисходительнее будет их приговор. Строго наказываются лишь возмущение и упорство! Знаю, ты боишься справедливого гнева Нарайяны, но я уверена, что никакая пошлая мстительность не может руководить столь благородным противником и, если он увидит твое искреннее раскаяние, то простит, как отец прощает заблудшего сына.

– Ты не знаешь, как тяжко унижаться и сознавать себя беспомощной игрушкой, которую рука хозяина может разбить и уничтожить! – мрачно прошептал Абрасак.

Авани вздрогнула и отодвинулась:

– Неужели ты не видишь, Абрасак, что тебя наущают духи тьмы? Они цепляются за тебя и нашептывают гордыню и возмущение! Гони прочь этих темных советчиков, порожденных страстями твоими, нечистыми вожделениями, чрезмерным самомнением и властолюбием. Оттолкни этих негодных слуг! Пусть они сгинут от голода, когда ты перестанешь питать их веянием страстей своих.

Сломи свою гордость, очистись и молись! Ты воздвиг храм и низшие существа научил поклоняться Божеству, а собственной душой пренебрег.

Или ты забыл, что молиться – значит черпать свет, теплоту и силу из самого очага Всемогущего. Почему не хочешь ты прибегнуть к этой высшей милости, ниспосылаемой всякой душе, отчего не воспользуешься талисманом, даруемым всем слабым и обездоленным, который отняли у тебя гордость твою и непомерное тщеславие? Высшие маги, верховные иерофанты смиренно повергаются ниц перед Божеством, дабы черпать силу и мудрость из источника света высшего. И чем выше стоят они на лестнице совершенства, тем становятся смиреннее, потому что истинное величие заключает в себе сознание неизмеримости предстоящего пути к совершенству. Поверь, я желаю тебе добра, – смирись и молись, а силы добра защитят тебя, вдохновят и поведут к свету!