Читать книгу "Ясный новый мир - Александр Михайловский"

– Пригласи ко мне товарища Маяковского. И приготовь нам чаю. Можешь прихватить баночку абрикосового варенья. Ту, которую нам на прошлой неделе товарищ Сталин подарил. Пусть Владимир Владимирович вспомнит родной Кутаиси.

В кабинет вошел высокий человек с глазами слегка навыкате и со слегка взлохмаченной шевелюрой.

– День добрый, товарищ Тамбовцев, – сказал он. – Я к вам по важному делу.

– Гамарджоба, генацвале, – приветствовал я поэта. – О чем вы там с моей прекрасной Нино в приемной беседовали? Уж не хотите ли вы похитить ее у меня? Так знайте – я категорически против. Мои кунаки жестоко покарают вас.

– Ну, что вы, Александр Васильевич, – стушевался Маяковский. – Просто я старый знакомый Нино. Точнее, я дружил с ее отцом, который был тоже родом из Кутаиси. И похищать девушек я не собираюсь, тем более секретарей такого уважаемого человека, как вы. У меня к вам вот какое предложение. Я внимательно читаю советские издания. Все хорошо, все правильно в них написано, только вот что мне бросилось в глаза. Многие новости у вас даются сухо. А у нас ведь народ большей частью неграмотный. Точнее, малограмотный. По слогам предложение-другое прочитать смогут, но не всегда поймут суть того, что там написано. С другой стороны, в народе большое распространение получили лубочные издания, которые по деревням разносили офени и прочие коробейники. В них минимум текста и основную смысловую нагрузку несут картинки – яркие, простые, безыскусные. А почему бы нам не начать выпуск подобных лубков?

– Гм, предложение ваше, товарищ Маяковский, довольно интересное. Бумагу для советских лубков мы найдем, и типографиями обеспечим. Только возникает несколько вопросов. Первый – как распространять их по деревням? Для этого нужны люди, много людей. И второе – а кто, собственно, будет выпускать эти лубки? Рисовать картинки, делать подписи. Причем, если мне память не изменяет, подписи в тех, старых лубках были стихотворные. А вы ведь поэт, Владимир Владимирович.

И я хитро посмотрел на Маяковского. Дескать, парень, запомни старую солдатскую мудрость – любая инициатива наказуема. Но Маяковский, успевший послужить в армии еще при царе-батюшке и даже награжденный за усердную службу медалью, и глазом не моргнул.

– Товарищ Тамбовцев, – сказал он, – если вы не против, то я уже прямо сегодня приступлю к работе над советскими лубками на злободневные политические темы. Насчет распространения – тут вы, пожалуй, правы. Только у меня есть одна идея. До сел и деревень добираться, действительно, очень трудно. Поэтому я предлагаю делать рисунки большими и выставлять их в витринах городских магазинов. Крестьяне, приезжающие в города по своим надобностям, обязательно заглядывают в магазины. Там они и увидят наши картинки с соответствующими подписями. Потом они расскажут об увиденном у себя в деревне, и их слова быстрее дойдут до односельчан, чем агитация заезжего пропагандиста. Как вам моя идея, Александр Васильевич?

Идея была хорошая. Ведь в нашем времени Маяковский занимался чем-то подобным, выпуская с 1919 по 1921 год так называемые «Окна РОСТА[19]».

– Только, товарищ Маяковский, – сказал я, – вам надо создать команду, с которой вы будете выпускать эти рисунки-агитки. Один вы с этим делом не справитесь. Ну, а так как все это имеет прямое отношение к организации, которую я имею честь возглавлять, то вы таким образом станете моим подчиненным. Но, как мне кажется, мы с вами сработаемся.

Маяковский улыбнулся и кивнул мне. Видимо, он, в душе анархист и бузотер, заранее смирился с тем, что над ним будет стоять кто-то, отдающий указания и требующий дисциплины. Но похоже, что моя кандидатура в качестве его прямого начальника его вполне устраивала.

Я подошел к Маяковскому и похлопал его по плечу.

– Владимир Владимирович, мы с вами должны работать так, чтобы через много-много лет наши потомки, найдя наши с вами творения, гордились нами и тем временем, в котором мы с вами жили. Вот, послушайте:

Время —вещьнеобычайно длинная, —были времена —прошли былинные.Ни былин,ни эпосов,ни эпопей.Телеграммойлети,строфа!Воспаленной губойприпадии попейиз рекипо имени – «Факт».Это время гудиттелеграфной струной,этосердцес правдой вдвоем.Это былос бойцами,или страной,илив сердцебыло в моем…

– Чьи это стихи?! – воскликнул Маяковский. – Необычные и какие-то такие…

Он не смог объяснить – какие именно, и лишь досадливо махнул рукой. Я же не стал объяснять ему, что процитировал начало его поэмы «Хорошо!». Ее в нашем времени он написал в 1927 году. Не знаю – напишет ли он ее в этом варианте истории…

Мы посидели с ним, выпили по стакану чая с абрикосовым вареньем, потолковали немного о предстоящей работе. Потом мы распрощались. Поэт помчался творить, а я снова пододвинул к себе сводки новостей и стал их внимательно вычитывать.

15 ноября 1918 года.

Петроград. Таврический дворец.

Поручик Николай Гумилев,

кавалер ордена Боевого Красного Знамени

Ноябрь в Петрограде – это уже почти зима. Пронизывающий ветер с Финского залива несет по земле злую поземку. Я иду по Невскому, опираясь на тросточку и оглядываясь по сторонам. Раненая нога нет-нет да простреливает резкой болью. Почти в такую же погоду я оставил Петроград четыре года назад, чтобы отправиться на фронт. Теперь уже нет ни того города, каким он был прежде, ни той империи, которая рухнула, ни тех людей, которые гордо расхаживали по этим улицам, считая себя элитой, а свой город – пупом мира.

Теперь будто свершилось волшебное превращение, и бывший император стал мелким клерком, Империя – Советской республикой, бывший каторжник превратился в премьер-министра и обожаемого вождя нации, а прежние идолы, казалось, незыблемо стоявшие на своих пьедесталах – вдруг рассыпались в мелкий прах. Даже моя семья, казавшаяся чем-то вечным и надежным, вдруг осыпалась шорохом сухих листьев, оставив после себя только нашего с Анной сына Льва. Прости меня, малыш, за эти четыре года, пока я воевал, сперва – за царя, потом – за большевиков, но при этом – за Россию, мы с твоей матерью стали друг другу совсем-совсем чужими.

Сейчас мой путь лежит к Таврическому дворцу, к главному газетному магнату Советской России господину Тамбовцеву. Еще никто и никогда не собирал под одной рукой телеграфное информационное агентство и множество газет и журналов, среди которых – главный рупор партии большевиков газета «Правда», главное профсоюзное издание – газета «Труд» и главный печатный орган Верховного Совета и Советов всех уровней – газета «Известия».

Не знаю, зачем я понадобился этому человеку, который позаботился, чтобы после ранения меня отозвали с Персидского фронта. Но уж точно не мои стихи. Слишком они небольшевистские и пронизанные тоской по былому величию, когда этот прекрасный город с полным правом назывался Северной Пальмирой.