Читать книгу "Это очень забавная история - Нед Виззини"

«Я застрелил шерифа» подходит к концу, а барабанное крещендо никак не стихает, потому что каждый, и я не исключение, хочет пробить эту последнюю ноту. Нил начинает играть «Я хочу держать тебя за руку», а потом «Мне хорошо» «Битлз». По всей видимости, песни «Битлз» – это явный сигнал к танцам. Первой слева от Нила встает Бекка, которую студентки выталкивают в круг, и она, едва успев положить свою конгу, начинает пританцовывать, вихляя массивным задом под наши одобрительные крики. Раскрасневшаяся, с сияющим улыбкой лицом, Бекка возвращается на место, а ей на смену встает Бобби. Тот отплясывает как Джон Траволта в «Криминальном чтиве»: подергивая бедрами, чуть наклонившись и разворачивая ноги больше, чем тело.

Джонни не идет танцевать, но трясет головой в такт. Нил и студентки танцуют вместе. Очередь доходит до меня, а я ненавижу танцевать. Я просто не умею. И не то что я стесняюсь, как все подростки, нет – я в самом деле отвратительный танцор.

Но одна из студенток-практиканток протягивает мне обе руки – и делать нечего, я откладываю свой конго в сторону. И, выйдя в круг, перед сидящей напротив Ноэль, пытаюсь сообразить, что мне делать. Я знаю, что, когда танцуешь, думать запрещено, или, как там говорится в том дурацком выражении – «Пой, пока никто не слышит, танцуй, пока никто не видит»? Я пытаюсь танцевать как Бобби и понимаю, что главное – вертеть бедрами, на них я и сосредотачиваюсь, полностью игнорируя голову, ноги и руки. Я думаю только о том, что мне нужно мотать бедрами вперед-назад и по кругу. И вдруг, открыв глаза, обнаруживаю перед собой одну из студенток, а вторая танцует позади – ну и ну, Крэйг Гилнер танцует между двух цыпочек, как какой-нибудь крутой клубный тусовщик.

Я протягиваю руку Ноэль в надежде, что та мне не откажет, и она встает. Мы выходим на середину и, улыбаясь и глядя друг другу в глаза, танцуем, покачивая бедрами, но не соприкасаясь и не произнося ни слова. Мне почему-то кажется, что она ждет от меня какого-то совета, и я одними губами произношу: «Двигай бедрами!»

Она так и делает, отставив руки, а я держу свои на ее боках, но вовсе не в сексуальном смысле. Да куда вообще девают руки во время танца? Этот вопрос точно достоин энциклопедии «Хочу все знать».

Когда очередь доходит до Джимми, он вскакивает, отбросив стиральную доску в сторону, и, обращаясь к Нилу, прикладывает палец к губам. Нил прекращает играть, а Джимми, кружась под аккомпанемент наших барабанов, приземляется на колени и визжит: «Как это приятно!»

Тридцать восемь

Нил уже убрал свою гитару в чехол и подходит ко мне.

– Отлично сыграл на барабанах.

– Правда?

– Ага. Не видел тебя тут раньше. Как твое имя?

– Крэйг.

– У тебя есть чувство ритма, умеешь заставить людей двигаться. Надеюсь, ты не обидишься, если я спрошу… почему ты здесь? Ты выглядишь абсолютно нормальным – понимаешь, о чем я?

– Ну, у меня депрессия, – говорю я. – Мне было совсем плохо. Через два дня меня выписывают.

– Отлично, здорово, что выписывают. У многих моих друзей депрессия, – говорит он кивая. – А когда выйдешь отсюда, ты не думал, что мог бы… работать волонтером в таких местах, как это?

– Волонтером? А что делать?

– На музыкальных инструментах играешь?

– Нет.

– Может, стоит научиться. Ты хорошо чувствуешь музыку.

– Спасибо. Я рисованием занимаюсь.

– Что рисуешь?

Я веду его в свою комнату, куда мы идем мимо медсестринского поста и телефона. Как только входим, лежащий на кровати Муктада говорит:

– Крэйг, я слышал, как вы играли в кабинете музыки.

– Жаль, что ты тоже не пошел.

– Здравствуйте, – с улыбкой приветствует его Нил.

– Хм.

– Вот, я рисую это, – кладу я перед Нилом стопку нарисованных мною мозгокарт – их там уже штук пятнадцать. Сверху лежит рисунок, на котором парень и девушка соединены мостом, проходящим между городами в их головах.

– Как круто! – говорит Нил, листая рисунки. – И давно ты этим занимаешься?

– Ну это смотря как считать, – говорю я. – Может, десять лет, а может, два дня.

– Можно я возьму один себе?

– Ну, не знаю, отдам ли бесплатно.

– Ха-ха! Ладно, серьезно, вот моя визитка. – Он протягивает мне простенькую черно-белую визитную карточку, где он значится как «гитаротерапевт». – Как выйдешь, – а я уверен, что это произойдет скоро, – позвони мне, и мы обсудим это дело с волонтерством. И насчет твоих картинок. Я бы и правда некоторые купил. Сколько тебе лет? Ты вроде бы должен быть в подростковом отделении, да? Это из-за ремонта ты попал сюда?

– Да, я несовершеннолетний.

– Хорошо, что ты пришел сюда и тебе помогли, – говорит Нил и пожимает мне руку, но так, что сразу ясно, кто здесь пациент. Так жмут руку врачи, волонтеры и присматривающий за нами персонал, показывая, что всей душой рады, что тебе лучше, но ты чувствуешь эту разделяющую вас дистанцию, потому что они понимают, что ты еще болен и можешь сбрендить в любой момент.

Нил уходит, а я провожу оставшееся до обеда время за рисованием и игрой в карты с Армелио. Где-то в полвторого я звоню маме и рассказываю про наше пение, карточный турнир и свой танец. Мама говорит, что уверена, что мне лучше, и что доктор Махмуд подтвердил мою выписку в четверг, поэтому они с папой придут меня забрать. Вроде бы я и живу в двух шагах, но забирать меня надо из рук в руки.

После обеда нашу с Армелио игру в плевок, в которой он меня разносит в пух и прах, прерывает Смитти, заглядывающий в дверь с объявлением, что у меня посетитель.

Я точно знаю, что это не кто-то из моих родных, потому что они придут завтра и папа принесет второго «Блэйда». Я молюсь, чтобы это не был Аарон или кто-нибудь из его друзей.

Это Ниа.

Я вижу через стеклянную перегородку столовой, как она несмело идет по коридору. Она выглядит так, будто недавно плакала, или только собирается, или и то и другое вместе. Не сказав Армелио ни слова, я встаю и иду ей навстречу.

Тридцать девять

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я и замолкаю. Вообще-то, обычно об этом спрашивают меня.

– А ты как думаешь? – говорит она. – Пришла тебя увидеть.

На ее лице легкий макияж: губы слегка блестят, еле заметные красноватые румяна, волосы убраны назад, что еще больше подчеркивает изогнутые азиатские скулы.

– Зачем?

– Знаешь, Крэйг, – она отворачивается, пряча лицо, – у меня сейчас не лучший период в жизни.

– Понятно, – говорю я. – Пошли вон туда, там нас никто не побеспокоит.

Мы идем в ногу, и я так уверенно веду ее по коридору, что она смотрит на меня с удивлением. Похоже, я тут уже старожил. Может, даже альфа-самец. Последнее напоминает мне о том, что Хамбла до сих пор нет.