Читать книгу "Искусственный интеллект и будущее человечества - Марк О’Коннелл"

– Должен признать, – сказал я, – мне трудно поддержать бессмертие в целом. Разве ваша одержимость вечной жизнью не равносильна бесконечному заточению в тюрьме смерти?

– Может быть, – ответил он. – Но разве не все мы такие? Разве не в этом вся идея?

Я сказал, что понял его точку зрения. Мы оба засмеялись – возможно, немного неловко – и некоторое время обедали в тишине, слушая разговор Золтана с женой.

Рон задумчиво жевал, как будто каждый раз рассчитывая оптимальную меру пережевывания салата. Помимо того, что он был строгим вегетарианцем, он в целом свел количество еды к минимуму. Он отказался от мяса по состоянию здоровья, но я не мог не задуматься, не было ли это на каком-то более глубоком уровне проявлением его неприятия смерти, животного характера его собственного тела.

«Что нам делать, – спрашивает психоаналитик Эрнест Беккер в книге «Отрицание смерти» (The Denial of Death), – с миром, в котором организмы привыкли разрывать друг друга на части: кусаться, перемалывать зубами плоть, стебли растений, кости, с наслаждением проглатывать измельченную мякоть, вбирая естество в собственный организм, а затем извергать переработанные остатки со зловонием и газами. Каждый поглощает каждого ради пропитания и выживания».

Быть живым, быть животным – смертельно. Природа, за неимением лучшего слова, есть зло.

Дело было в конце октября, и стоянка для грузовиков была богато украшена к сезону Хеллоуина миниатюрными пластиковыми тыквами-фонарями, хлопковой паутиной, ведьмами на метлах, висящими на стенах, и другой праздничной мишурой. Прямо над головой Рона с потолка свисала резиновая фигура Смерти – скелет в оборванном черном плаще с капюшоном и с пластиковой косой в маленькой костлявой руке. Эта мультяшная фигурка медленно крутилась на нейлоновой нитке, привлекая мое внимание своим дешевым ироничным предзнаменованием.

– Я просто хочу веселиться вечно, – наконец сказал Рон, направляя вилку с листьями салата к бледному лицу. – Двадцать лет, которые я ем подобным образом, предопределят мою смерть или достижение мной longevity escape velocity. Я воздерживаюсь от удовольствия сейчас, чтобы потом получить больше удовольствия. Вообще-то я чистейший гедонист.

– Ты мне ничуть не кажешься гедонистом, – возразил я. – Ты не пьешь, не принимаешь наркотики. Ты почти не ешь. Если честно, ты похож на средневекового монаха.

Рон наклонил голову, задумавшись. Я не хотел поднимать тему секса, но она, казалось, нависла над нами, медленно кружась над головами, подобно резиновой фигурке Смерти. Мне и не пришлось ее поднимать: Рон сам заговорил об этом, посчитав нужным.

– Знаешь, есть одна реально крутая вещь, ради которой стоит дождаться будущего, – сказал он.

– И какая?

– Сексботы.

– Сексботы?

– Ну, типа, как роботы с искусственным интеллектом, только созданные для занятия с ними сексом.

– О да, – ответил я. – Я слышал о сексботах. Достаточно хорошая идея. Ты правда думаешь, что это возможно?

– Уверен, – сказал Рон, закрывая глаза и блаженно кивая: на мгновение по его лицу пробежал восторг. – Это то, чего я очень жду.

У него была особая улыбка, немного уклончивая и немного вызывающая. Не зная его, вы, возможно, посчитали бы его самодовольным, но у этой улыбки было свое очарование.

– Проблема, которую я вижу с сексботами… – сказал я, – почему бы тебе просто не заняться сексом с настоящим человеком? Ну, в смысле, это ведь то же самое.

Он сказал:

– Ты прикалываешься? Настоящая девушка может изменить тебе, переспать с кем попало. Ты можешь подхватить какое-нибудь венерическое заболевание. Ты можешь даже умереть.

– Ты напрасно так паникуешь.

– Нет, приятель. Это происходит постоянно. Видишь ли, личный сексбот никогда тебе не изменит и при этом будет как настоящая девушка.

Некоторое время Рон молча пил воду из стакана, потом съел еще пару вилок салата. Он смотрел в окно – на парковку, забитую грузовиками, на шоссе и за его пределы, на вездесущих стервятников, парящих в воздухе.

Я продолжил:

– Прости, что спрашиваю, тебе изменили?

Он ответил:

– До сих пор я воздерживался от секса. У меня никогда не было девушки.

– Ты бережешь себя для сексботов?

Он медленно кивнул, проницательно вскинув брови. Можно биться об заклад, он действительно хранил себя для сексботов.

– Разумно, – произнес я, вежливо разведя руками. – Надеюсь, ты до этого доживешь.

Он ответил:

– Я практически уверен, что так и будет.

Расширяющаяся пропасть между Золтаном и «старейшинами» стала главной темой обсуждений в автобусе. Сложилась весьма непростая ситуация, и, судя по всему, свою роль сыграл целый ряд отдельных факторов. В интервью сайту Vox Золтан выразил намерение в определенный момент перед выборами отказаться от своей кампании в пользу кандидата от Демократической партии. Хэнк Пеллиссьер, одним из первых поддержавший Золтана, сложил с себя полномочия секретаря Трансгуманистической партии в знак протеста против такого признания, которое, как он выразился, стало «последней каплей».

Отставка Хэнка еще больше разожгла пламя возмущения трансгуманистов, которые и так не были уверены в правильности кампании Золтана. Среди несогласных был Кристофер Бенек, пресвитерианский пастор во Флориде, один из самых известных христианских трансгуманистов, который до недавнего времени поддерживал Золтана на вселенских началах (преподобный Бенек в 2014 году удивил футуристов, публично предположив, что передовой искусственный интеллект следует посвящать в христианство, так как любую автономную форму интеллекта следует побуждать к «участию в искупительных целях Христа в мире»). В издании The Christian Post он высказал ряд возражений относительно «идеологической тирании» Золтана и его «своевольного самоназначения себя представителем всех трансгуманистов Соединенных Штатов» и, кроме того, охарактеризовал его кампанию как «попытку представить трансгуманизм атеистическим движением, открыто отвергающим традиционную религию и Бога».

Заявление Золтана на Facebook по окончании его президентской кампании о намерении создать «глобальную политическую партию, которая станет главным рупором, оказывающим влияние на мировое правительство», вызвало еще большие волнения. Золтан всегда был довольно красноречив относительно отмены национальных границ, но теперь, казалось, логика свободолюбия завела его, как это ни парадоксально, к каким-то авторитарным целям. Людей, прочитавших The Transhumanist Wager, было трудно чем-то удивить, но заявление Золтана привело к отчуждению практически всех его сторонников, кроме приверженцев экстремального технорационализма.

А потом была подписана петиция в знак отречения и от Золтана и его кампании, и от его Трансгуманистической партии «до тех пор, пока она будет подавлена авторитарным контролем, до тех пор, пока она будет отрицать разнообразие трансгуманистических точек зрения, и до тех пор, пока она будет разжигать враждебность по отношению к другим».