Читать книгу "Драконье серебро - Марина Суржевская"

Страх от кошмара схлынул, обнажая иные чувства. И острое понимание близости с молодым и красивым мужчиной, на которого я так отчаянно пыталась не смотреть днем.

Руки Краста сжались на моих бедрах, подтягивая выше, к лицу, к открытому рту, дышащему короткими вдохами. Рывок… и я оказалась внизу, прижатая к кровати мощным и обнаженным телом ильха. Я до рези в глазах уставилась в темноту, но видела лишь смутные очертания его фигуры. Покрывало сползло, обнажая широкие плечи и напряженные руки. Ильх молчал, я слышала лишь стук его сердца и дыхание — уже сбитое. Вспыхнула, прикусила пересохшую губу. Почему-то нарушить тишину было страшно… И снова услышала вдох. Мужская рука поднырнула под мои бедра, сжались пальцы… Ильх застыл. Короткий хриплый выдох… Мне казалось, что Краст смотрит на меня, разглядывает, хотя разве это возможно в такой чернильной тьме?

Я же почти не дышала. Сон и явь сплелись и стали единым, я почти не понимала, реальность это или все же сновидение. Слишком все было… странно. Томительно. Горячо. Кровь стучала в горле, висках, внизу живота, губы сохли… и мне хотелось их облизать, но я не решалась. Казалось, стоит это сделать, и…

И Краст тоже что-то сделает.

То, что уже невозможно будет отменить, то, что изменит нас обоих.

Теперь я уже точно ощущала, что все это не сон. Что ильх здесь — прикасается, нависает… Обнаженный и горячий… я чувствовала его дыхание, его жар, его подрагивающие от напряжения руки…

И сама уже не могла дышать. Обжигающее желание раскатилось внутри, мешая думать и заставляя лишь чувствовать… Краст не двигался, а я понимала, что если протяну руку… если прикоснусь к нему… всего лишь прикоснусь… то…

Не успела.

Так же молча ильх откатился, встал, забрал свою одежду и ушел.

Какое-то время я лежала, таращась во мрак ночи и пытаясь осмыслить произошедшее. Самое простое объяснение — Краст со сна перепутал меня с Ингрид. А когда осознал, что под ним не красавица фьордов, а бледная морь, ушел.

От обиды пришлось прикусить щеку и заставить себя не думать. Правда, получалось плохо, и заснула я лишь под утро.

А пробудилась от странного и непонятного чувства, почти забытого. Нос щекотало мехом покрывала, и я сонно зевнула, потянулась. На границе пробуждающегося сознания — удивилась. А вот чему, еще не поняла. Может, тому, что телу было хорошо, мягко, тепло…

Тепло? Моргнула, открыла глаза. Плечи торчат над покрывалом, одна нога свесилась с кровати. И тепло! Очень тепло! Ни стылого воздуха, ни ледяных полов, ни пара изо рта!

Но — как?

Села на кровати, вертя головой в поисках источника тепла. Но ничего похожего на камин или огонь поблизости не наблюдалось. Все та же, уже привычная до мелочей комната. Удивляясь необъяснимому феномену глобального потепления в границах одного помещения, я спрыгнула на пол, прошлась. Ближе к стенам тепла становилось больше, словно… словно камень нагревался! Коснулась ладонью — так и есть! Ничем не закрытые каменные стены, которые казались мне столь ужасными, сейчас щедро делились теплом!

А когда я вошла в полутемную купальню, то и вовсе чуть не зарыдала от счастья. С фырканьем из трубы текла горячая вода! Горячая вода! Лишь от сочетания этих слов можно было запеть! Это я и сделала, забравшись под блаженные струи и радостно плеская водой.

Все равно кроме меня в комнатах никого не было, Краст так и не вернулся. Зато, очевидно расплатился за ночное прикосновение. И я не знала, радоваться мне этому или огорчаться.

* * *

Прислушался к голосу камней, сжал зубы.

Говорят, Ингольф не мог услышать даже то, что происходит в соседней комнате, а Краст делал это без малейших усилий. Он мог бы слушать весь Дьярвеншил, если бы пожелал. А может, и все фьорды. Камень заботливо сохранял каждый звук, каждое слово и нес риару.

Правда, ильх обычно не хотел. Но сегодня чужачка пела. И риар не смог удержаться. Пожалуй, голос — вот то, что завораживало в ней с первого звука. Когда она стояла за спиной и читала строки из старой книги, Красту хотелось закрыть глаза и слушать, слушать… Впитывать в себя каждый звук, словно он тоже — камень, а слова чужачки — вода.

Голос звенел серебром — тонко и чисто. Слов Краст почти не понимал, но стоял и слушал, силясь сложить образ из мелодии.

Краст давно не слышал музыки и пения. Ингольф-хёгг презирал такие глупости, которыми занимаются лишь недалекие женщины, но которым недостойно предаваться воинам.

В башне риара никогда никто не пел, пожалуй, чужачка первая. И дух его отца наверняка сейчас шипит гадюкой, пока его жарит в пекле Горлохума Хелехёгг.

Краст усмехнулся. Он надеялся, что это так.

Девчонка умолкла, а потом запела снова. Голос такой нежный, негромкий, чужой. И почему он стоит здесь и слушает? Оживил огонь хёгга в простенке, так пора бы и уйти. И оживил — зря, и стоит — зря… И утешал ночью зря. Хотя утешение быстро стало иным.

Краст задохнулся и нахмурился, камень загудел, отзываясь на силу риара. И дева оборвала песню, повернулась резко, расплескивая вокруг себя воду. Каждый звук Краст слышал явно и четко. Камень все собрал и все рассказал заботливо… а остальное добавило воображение, рисуя в голове ненужные картины, от которых сладким спазмом сжимало в паху. И снова оживали ночные воспоминания, мешая думать. Все, связанное с лирин, прожигало насквозь. То, как она смотрела, как пела, как дышала ему в шею, как защищала…

Последнее никак не укладывалось в голове у риара. Защищала? Его? Бледная и нежная дева?

Но почему?

Он не понимал. И сколько ни искал ответ, все равно не мог его найти. Неужели… Ей было небезразлично? Неужели испугалась… за него?

Да быть этого не может!

Мелодия затихла, и, выругавшись, ильх развернулся и ушел.

Усмехнулся своим мыслям. Ничего, ветер уже задувает снежную пургу, несет ледяное крошево с вершины горы. И Рэм слишком легко заморозил склон для глупой забавы, значит — холод близко.

На днях пришел четвертый ветер, а следом, зацепившись хвостом, и пятый. Уже злой, уже сильный. Шестой согнет ели, а следующий сожмет башню в ледяном объятии, губительном и яростном. Дьярвеншил укроется снегом и льдом, затихнет…

Риар заставил себя не думать. Слушать ветер. Ждать. Забыть о наваждении, что будит лирин… Забыть о ней. Чужачка уедет совсем скоро. А он останется. Надо выбросить из головы дурость. Забыть.

Потому что лучше так, чем осознавать, что именно с ним происходит.

* * *

Накупавшись так, что кожа начала скрипеть, я выбралась из бочки, с наслаждением вытерлась льняным полотном и натянула нижнее платье. Оказывается, чтобы ощутить себя счастливой нужно не так-то много — горячая вода, тепло, ну и еще что-нибудь вкусное!

От радости я заплясала по комнате, продолжая напевать. Такой меня и застала Анни.