Читать книгу "Злые самаритяне. Миф о свободной торговле и секретная история капитализма - Ха-Джун Чанг"

Когда эти права еще оспаривались политически, существовало множество «экономических» аргументов, объясняющих, почему их удовлетворение несовместимо со свободным рынком. Таким образом, когда неолибералы предлагают вывести политику из экономики, они предполагают, что та конкретная демаркационная линия, которую им хочется провести, верна. Но это необязательно так.

Для темы этой главы важнее то, что, продвигая идеи деполитизации экономики, злые самаритяне подрывают идею демократии. Деполитизация решений, не побоюсь громких слов, — это ослабление демократии. Если все действительно важные решения принимает не демократически избранное правительство, а никем не избираемые технократы из «политически независимых» агентств, то в чем тогда смысл демократии? Иными словами, для неолибералов демократия приемлема только тогда, когда она не идет вразрез со свободным рынком; вот почему многие из них не видели противоречий между поддержкой диктатуры Пиночета и восхвалением демократии. Иными словами, демократия нужна им в основном бессильная. Об этом говорит название книги 1987 года, опубликованной Кеном Ливингстоном, левым политиком, в то время мэром Лондона: If Voting Changed Anything They’d Abolish It («Если бы голосование могло что-то изменить, его бы отменили»).

При этом, как и их предшественники, неолибералы уверены, что передача политической власти тем, кто «не заинтересован» в существующей экономической системе, неизбежно приведет к «иррациональному» изменению статус-кво в плане распределения имущественных (и других экономических) прав. В отличие от своих интеллектуальных учителей, неолибералы живут в то время, когда они не могут открыто ставить под сомнение демократию, поэтому им приходится пытаться компрометировать политику в целом. Дискредитируя общую идею, они придают видимость законности своим действиям по изъятию прав принимать решения у демократически избранных представителей. Таким образом, неолибералам удалось уменьшить демократический контроль, не критикуя демократию открыто. Особенно отрицательно это сказалось на развивающихся странах, где злые самаритяне могут совершать «анти­демократические действия» в гораздо большем объеме, чем это было бы приемлемо для богатых стран (например, добиваются политической независимости налоговой службы)[33].

Демократия и экономическое развитие

Демократия и экономическое развитие, разумеется, влияют друг на друга, но их взаимоотношения гораздо сложнее, чем утверждают неолибералы, у которых политическая свобода идет на пользу экономическому развитию, гарантируя права на частную собственность и делая рынки более независимыми.

Начнем с того, что, учитывая фундаментальные разногласия между демократией и рынком, маловероятно, чтобы первая способствовала экономическому развитию именно посредством второго. Более того, ранее либералы опасались, что демократия может отпугнуть инвесторов и тем самым воспрепятствовать росту экономики (например, из-за чрезмерного налогообложения или национализации предприятий). С другой стороны, демократия может развивать экономику и через другие каналы. Например, перенаправить правительственные расходы в более продуктивные отрасли, военные расходы — на образование или инфраструктуру. Это, естественно, пойдет на пользу. Другой пример: демократия может создать условия для роста всеобщего благосостояния. Вопреки распространенному мнению, хорошо продуманное государство благоденствия, особенно в сочетании с хорошей программой переподготовки, может снизить цену потери работы сотрудниками, так что те будут меньше сопротивляться автоматизации, которая повышает продуктивность (вовсе не совпадение, что в Швеции наибольшее число промышленных роботов на одного работника). Я мог бы назвать и несколько других возможных каналов, по которым демократия воздействует на экономическое развитие (как положительно, так и отрицательно), но ограничусь тем, что их взаимоотношения очень сложные.

Таким образом, неудивительно, что нет четких доказательств как в пользу того, что демократия помогает экономическому развитию, так и против этого. Исследования, которые пытались выявить статистические закономерности по странам в соответствии с отношениями между демократией и экономическим ростом, тоже не выявили конкретных данных. Даже на уровне отдельной страны достижения сильно отличаются. Некоторые развивающиеся страны в условиях диктатуры показывали просто ужасные показатели: Филиппины при Маркосе, Заир при Мобуту Сесе Секо и Гаити при Дювалье. Но существуют и другие примеры: Индонезия при Сухарто, Уганда при Мусевени, когда диктатура давала приличный, хоть и не блестящий, результат с точки зрения экономики. Наконец, и такие случаи, как Южная Корея, Тайвань, Сингапур и Бразилия в 1960–1970-х годах или Китай в наши дни, где авторитарный режим привел к расцвету экономики. Напротив, современные богатые страны добились лучших в своей истории показателей при серьезном усилении демократии с окончания Второй мировой войны до 1970-х годов, когда многие из них ввели всеобщее избирательное право (Австралия, Бельгия, Канада, Финляндия, Франция, Германия, Италия, Япония, Швейцария, США), усилили защиту прав меньшинств и приступили к «эксплуатации» богатых бедными, которой так боятся сейчас (национализация предпри­ятий или введение прогрессивного налога на доходы для финансирования, в том числе государства всеобщего благоденствия).

Конечно, чтобы поддерживать демократию, не требуется доказывать, что она положительно влияет на экономический рост. Амартия Сен, лауреат Нобелевской премии по экономике, отмечает, что демократия обладает собственной ценностью и должна быть критерием в любом разумном определении развития. Демократия вносит вклад в создание достойного общества, оберегая определенные сферы от подчинения правилу рынка «один доллар — один голос»: это государственные должности, судебные решения, образовательная квалификация, о чем я уже говорил ранее. Участие в демократических политических процессах — само по себе ценность, которую трудно определить деньгами. Поэтому, даже если демократия отрицательно воздействует на экономический рост, мы можем продолжать поддерживать ее за то, что она имеет собственную ценность. Если же никаких доказательств этому нет, то поддержка должна быть еще сильнее.

Если воздействие демократии на развитие кажется двояким, влияние экономического развития на демократию, похоже, более определенное. Можно с довольно большой уверенностью утверждать, что в долгосрочной перспективе экономическое развитие приводит к демократии. Но эта широкая перспектива не должна заслонять от нас тот факт, что в некоторых странах демократия удержалась даже в период бедности, а многие другие государства не стали демократическими, пока в достаточной мере не обогатились. Без борьбы людей за демократию она не будет автоматическим итогом экономического процветания. Норвегия стала второй в мире демократией (всеобщее избирательное право было введено в 1913 году — после Новой Зеландии, установившей его в 1907-м), хотя в то время экономика страны была одной из беднейших в Европе. Напротив, США, Канада, Австралия и Швейцария стали демократиями — даже в чисто формальном смысле всеобщего избирательного права — лишь в 1960–1970-х годах, когда все эти страны уже были очень богаты. Канада дала избирательные права коренным американцам лишь в 1970 году. Австралия отказалась от своей политики «Австралия для белых» и дала небелому населению право голоса только в 1962 году. Лишь в 1965 году южные штаты США предоставили возможность голосовать афроамериканскому населению благодаря широкому движению за гражданские права, которое возглавляли такие люди, как Мартин Лютер Кинг. Швейцария разрешила женщинам голосовать только в 1971 году (а два кантона-ренегата — Аппенцелль-Аусерроден и Аппенцелль-Иннерроден — отказывались предоставлять женщинам это право до 1989 и 1991 годов соответственно). Подобные же наблюдения можно сделать и по отношению к современным развивающимся странам. Хотя Индия до недавнего времени была одной из самых бедных стран мира, демократию она сохраняет уже 60 лет, а Корея и Тайвань не перешли к ней вплоть до конца 1980-х годов, когда стали вполне процветающими странами.