Читать книгу "Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы - Максим Оськин"

Ясно, что ухудшение пищи для пленного вело к росту смертности в лагерях. Ослабленный постоянным недоеданием организм давал постоянные сбои и не мог сопротивляться болезням. Соответственно, улучшение питания пленных предполагало ухудшение рационов питания собственного населения, на что не пошло бы ни одно правительство. Потому-то мясо или рыба часто заменялись картофелем, однако в 1916 году не хватало и его. Урожай картофеля насчитывал лишь 55 % от довоенного 1913 года, взятого за 100 %, в то время как урожай зерна снизился не столь катастрофично: до 72–80 % (по различным оценкам). Это при том, что до войны более четверти потребляемого продовольствия Германия импортировала (но правда и то, что уровень потребления в Германии тогда был одним из крупнейших в мире).

«Гениально организованный голод» в 1916 году прогрессировал. Карточный паек в Германии в сутки составлял: хлеб — двести семьдесят граммов, мясо — тридцать пять граммов, жиры — двенадцать с половиной граммов, картофель — четыреста граммов.[228] К ноябрю 1917 года положение почти не изменилось, несмотря на оккупацию Румынии. Захват Румынии, до войны являвшейся третьим экспортером хлеба в Европе, не смог восполнить объективные потери. Суточный паек внутри Германии составлял триста граммов хлеба, четыреста граммов картофеля, тридцать граммов крупы, тридцать пять граммов рыбы или мяса, девять граммов жиров, двадцать семь граммов сахара.

Еще лучше считать в энергетической ценности. Минимальное количество для работающего мужчины — 3300 калорий. В 1915 году паек составлял 2195 калорий (71 % — углеводы), но паек осени 1916-го — 1344, лета 1917-го — 1100 калорий.[229] Что при этих цифрах оставалось на долю русских военнопленных? Безусловно, процветала и тайная торговля. Поддержка же от нее была минимальной: «В самые голодные годы в лагере можно было достать провизию, но стоила она, конечно, непомерно дорого и была доступна лишь немногим».[230]

Суть продовольствования пленных в Германии заключалась в следующем: малый паек в связи с общей блокадой блока Центральных держав, когда недоедали не только гражданские лица, но и солдаты на фронте. Поэтому для пленных, вполне логично снабжаемых по остаточному принципу, нормальным явлением стало отвратительное качество продуктов, по воспоминаниям современников, вплоть до желудей и каштанов. Нормой стали тухлое мясо и рыба. Неудивительно, что в 1916 году резко растет число побегов из плена.

Одним словом, количество побегов из плена и продовольствование военнопленных находились в тесной взаимосвязи друг с другом. Люди не желали погибать зря и потому бежали даже и без надежды на успех. «Побегов было особенно много в шестнадцатом и семнадцатом годах, когда положение в лагерях ухудшилось и начали кормить совсем плохо… Убежать из лагеря было легким делом. Ночью можно было подлезть под проволочный забор, охранявшийся весьма слабо, одним примерно часовым на каждые 150–200 метров, да и часовые были из ландштурма — слабые, пожилые люди, вооруженные старинными винтовками вроде наших берданок. Главная трудность побега заключалась в том, чтобы суметь пробраться через всю страну до самой линии фронта. Насколько я знаю, это удавалось очень немногим, и почти всех бежавших схватывали через один-два дня и доставляли обратно в лагерь. Наказание за побег было не строгое — две недели ареста, и вот многие уже бежали просто потому, что чересчур тяжело и скучно было в лагере и хотелось побродить по стране… Беглецов губило незнание языка и местности и отсутствие австрийской одежды. Ловили беглых жандармы, и они же привозили их обратно в лагерь… {австрийскому лагерному начальству}, в сущности, было все равно — побеги происходили из всех лагерей, особых опасений австрийцам они не внушали и считались в порядке вещей».[231] Что же касается результатов побегов из лагерей в Германии, то здесь «меньше шести месяцев за побег наказания не бывает».[232]

Как видим, отношение к пленным в германских и австрийских концентрационных лагерях все-таки существенно различалось. Другой вопрос, что изменить ситуацию было невозможно: улучшения пищи для пленных не предвиделось, впереди было только ухудшение. Вероятно, поэтому австрийское начальство, помня и об огромном количестве австро-венгерских военнослужащих в русском плену, достаточно лояльно относилось к побегам, ограничиваясь формальным наказанием.

Нельзя не сказать, что другим фактором увеличения количества побегов служили победы на фронтах войны. И здесь водораздел виден отчетливо. Устроенность лагерей для военнопленных, равно как и осознание пленными того факта, что оказываемая им помощь будет минимальной, произошла весной 1915 года. Затем начались непрестанные поражения на фронте, дававшие новые сотни тысяч русских военнопленных. Зимой бежали редко, так как пленные не имели хорошей одежды да и скрыться было сложнее.

Напротив, кампания 1916 года принесла с собой победы Юго-Западного фронта ген. А. А. Брусилова, что побудило к новым побегам наиболее активную часть военнопленных. Всего из плена бежали 260 000 русских военнопленных, из них 70 000 (27 %) — летом 1916 года, в период больших военных успехов русских армий.[233] Это не может быть случайным совпадением. И новый взлет бегства происходит в 1917 году, когда друг на друга опять-таки накладываются такие факторы, как резкое ухудшение снабжения лагерей военнопленных (итоги «брюквенной зимы») и Февральская революция в России.

Действительно, к 1917 году кормить пленных в Германии было уже нечем. Ежегодно усилия германских армий давали стране новые источники продовольствия: Бельгия и Северная Франция в 1914 году, русская Польша — в 1915-м, Сербия в начале 1916-го, Румыния — в конце 1916 года. Однако и их не хватало. Кроме того, в 1916 году Великобритании удалось-таки оказать на нейтралов давление, выразившееся в сокращении объема товарооборота между Германией и Голландией, Данией, Швецией. Сам фактический глава германских Вооруженных сил ген. Э. Людендорф отмечал: «Но тяжелее всего отзывалась блокада, которой подвергли Германию державы Согласия. Все усилия немецкого правительства, практиков и ученых не приводили к желанным результатам. Хлеб и жиры заменялись суррогатами, рацион населения дошел до минимума, потребного для существования; не только в стране, но и в армии приходилось прибегать к суррогатам из соломы и древесины для питания лошадей, иногда и людей. Масса населения, особенно среднего класса, положительно умирала с голоду. Голодная блокада, организованная нашими врагами, бросила нас не только в физические страдания, но и в моральное отчаяние. В Австрии положение было не лучше: Галиция была разорена войной, двукратным переходом из рук в руки, беженством и болезнями. Венгрии хватало хлеба; она давала часть его армии, но в силу известного сепаратизма препятствовала вывозу его в Австрию, в которой царил голод. Занятие в 1916 году Румынии с ее богатыми запасами, несомненно, умерило несколько кризис, но за дальностью расстояния и в силу расстроенного транспорта могло оказать влияние не скоро и далеко не в решающей степени». Тяжелая, морозная зима 1917 года, отозвавшаяся в России Февральской революцией ввиду расстройства транспорта и кризиса снабжения как его следствия, а во Франции — провалом «наступления Нивелля» и ряду военных бунтов в войсках, в Германии получила название «брюквенной зимы» — по своему основному продукту массового потребления.