Читать книгу "1812 год. Поход в Россию - Карл фон Клаузевиц"

За это время боев не было.

7. При переходе через Неман 13 декабря остатки армии состояли из 1600 человек, следовательно, убыль за эти 3 дня составила 2400 человек, ежедневно 1/5.

Показанные здесь цифры обозначают численность людей под ружьем. Сюда не вошли отставшие и безоружные; число их до середины отступления возросло столь значительно, что в окрестностях Красного оно равнялось числу находившихся в строю вооруженных людей; начиная с этого времени, число их снова уменьшается, а к моменту переправы остатков армии обратно через Неман численность невооруженных и отставших была ничтожна. Вообще из этих отставших лишь немногие перешли русскую границу, что всего яснее усматривается из того, что, когда центральная армия (т. е. без 500 человек, которых привел Макдональд, и без 5000 человек Ренье) собралась за Вислой, она насчитывала всего лишь 13 000 человек, из которых одних офицеров было 2200 человек.

Отступление французской армии из России в 1812 году. Ксилография по оригиналу Л. Потта. 2-я пол. XIX в.

Из этого обзора можно сделать два вывода, на которые обычно не обращают достаточного внимания.

1. Для успеха всего предприятия французская армия пришла в Москву в слишком слабом составе. То обстоятельство, что уже под Смоленском она потеряла одну треть своих сил и что в Москве у нее оставалась всего лишь одна треть ее первоначальных сил и она начинала уступать в численности русской армии, не могло не произвести сильнейшего впечатления на командование русской армии, на императора и на его министров, и, таким образом, отпадала самая мысль идти на уступки и на заключение мира.

2. Бои под Вязьмой, Красным и на Березине принесли французам огромные потери, хотя формально отрезанных французских частей было немного. Как бы критики ни отзывались об отдельных моментах преследования, надо приписать энергии, с которой велось это преследование, то обстоятельство, что французская армия оказалась совершенно уничтоженной.

Письма Клаузевица из России жене Марии

I

Кейданы в Литве, 15 мая 1812 г.

Городок, из которого я тебе пишу, находится на дороге в Вильно, где расположена главная квартира императора и генерала Барклая де Толли. Уже шесть дней нахожусь я в пределах России. Что тебе рассказать из самого замечательного, пережитого мною? Что мой первый польский обед, являвшийся за четверо суток наилучшим, или, точнее, единственным, состоял из супа, сваренного наполовину из ветчины, наполовину из свежей свинины, за которым следовало второе — также суп, но только сваренный наполовину из говядины, наполовину из телятины; что я медленно проезжал по наиболее северной части бывшей Польши и неожиданно открыл прекрасную местность, о которой мы не имеем ни малейшего понятия… Что я застал людей в таком состоянии, о котором мы не имеем никакого представления, и это привело меня к твердому убеждению, что раздел Польши явился благодеянием, которое было решено на совете судьбы, чтобы наконец освободить этот народ, прозябающий уже тысячелетия в таком виде. Польские энтузиасты, из числа которых я не исключаю и нашего друга Радзивилла, — это холодные эгоисты, раз они хотят, чтобы Польша продолжала вести прежнее существование. Чтобы равнодушно смотреть на него, нужно совершенно упустить из виду человеческое назначение. Россия ушла вперед и является хорошим примером для Польши. В России люди находятся во много лучшем состоянии, и, где бы там немецкий ремесленник ни нашел применения своему прилежанию, всюду чувствует он себя прямо на небе. Вся жизнь в Польше представляется как бы увязанной обрывками веревок и лохмотьями…

II

Вильно, 23 мая 1812 г.

Как мне было приятно, когда после одиннадцати дней томительных скитаний я наконец приехал сюда и встретил наших друзей Гнейзенау и Шазо и смог поселиться вместе с ними. Я здесь уже три дня. Мое назначение последовало в соответствии с письмом графа Ливена. Но так как у меня нет еще мундира, то я пока не несу службы. Военный министр одновременно является и командующим армией. Он любезный человек, но я обменялся с ним только несколькими словами. Я предполагаю, что буду работать в здешней главной квартире в одном из отделов штаба. Общение с моими друзьями предохраняет меня пока от печальных переживаний, которые выпадают на нашу долю в этой дикой и чужой стране с непонятным для нас языком. Генерал Пфуль принял меня очень дружественно.

III

Вильно, 28 мая 1812 г.

Уже прошли недели с тех пор, как я послал тебе отсюда первое письмо. И все же я еще ничего не могу сказать тебе о своем положении. Я продолжаю носить синий прусский мундир отчасти потому, что из канцелярии еще не вернулся приказ о моем назначении. Я полагаю, что война начнется через две недели, так как здесь получено сообщение о прибытии французского императора в Дрезден; я не думаю, что он долго будет разъезжать по Германии. Я еще ни разу не видел, чтобы к надвигающейся войне относились так спокойно. И это по нескольким основаниям. Первое — кампания продолжится недолго, так как в здешнем климате зимняя кампания невозможна; я не думаю, чтобы в этой местности можно было затянуть операции до 1 ноября.

IV

Вильно, 6 июня 1812 г.

Наконец я надел сегодня зеленый мундир, который, однако, в соответствии с модой является почти черным. О своем служебном назначении я еще ничего не знаю. Единственное указание, полученное мною до сих пор, заключается в письме на русском языке от князя Волконского, начальника генерал-квартирмейстерского штаба в целом; он мне сообщает, что получил приказ о моем назначении, и в соответствии с ним командирует меня в Первую Западную армию. Таким образом, я поступаю в распоряжение генерала Мухина, генерал-квартирмейстера этой армии, который ни слова не понимает по-французски. Так как Мухин не может использовать меня, то я предполагаю, что попаду или в штаб военного министра, который в то же время по указаниям императора командует Первой армией, или к генералу Леварову, который является подлинным начальником Генерального штаба, или же к какому-нибудь командиру корпуса. Замедление с моим назначением привело к тому, что император неделю тому назад хотел дать мне особое поручение. А именно: я должен был отправиться в один из фланговых корпусов, чтобы выбирать для него позиции и стоянки. Вероятно, получением этой задачи я обязан генералу Пфулю. Теперь это поручение отпало, но намерение дать мне его в моих глазах подчеркивает, что я попал на заметку. Завтра я буду, вероятно, представлен императору. У меня нет оснований быть недовольным своим личным положением. Князь Волконский, мой подлинный начальник, производит впечатление порядочного человека. Он несколько сух в обращении. Блестящие перспективы передо мной не открылись, и я далек от того, чтобы при оценке обстановки мне оказывалось то доверие, которым я располагал в Пруссии, и даже не имею шансов приобрести его.

V