Читать книгу "Каганы рода русского, или Подлинная история киевских князей - Владимир Егоров"

Таким образом, наличие укреплений не принципиально для признания поселения на Лысой горе оплотом руси в Киеве. Но оно совершенно необходимо для отождествления его с Самватом. С другой стороны, есть иные версии места расположения «крепости Киоава-Киовы». В. Янович полагает, что Самват находился в устье не Почайны, а Лыбеди на так называемом Бусовом поле[105]. Наконец, даже среди специалистов бытует этимологизация слова «самват» из хазарского языка, где оно якобы означает «высокое укрепление». А ведь такая этимологизация, к сожалению неизвестного происхождения и сомнительной достоверности, но вполне соответствующая определению Самвата у Багрянородного как замка, вообще указывает скорее не на Киев, а на Вышгород — ставший в наше время киевским предместьем. Действительно, это сохранившееся до наших дней название представляет собой практически точную кальку с хазарского «высокого укрепления». Идентичность Вышгорода с Самватом тем более вероятна, что Багрянородный знает город Руси Вусеград[106]. Единственный «пустячок», которого не хватает Вышгороду, чтобы стать общепризнанным Самватом, это археологическое подтверждение его существования в середине X века, причем обязательно с крепостными стенами. Тогда он имел бы безусловное преимущество перед Лысой горой, не говоря уже о «городе Кия» — убогой крепостишке на Старокиевской горе рядом с могильником, лишенным скандинавских захоронений во времена Багрянородного.

Уступая очевидности фактов, Б. Рыбаков все же отчаянно пытался спасти свое детище, следующим образом объясняя, почему его «город Кия» оставался маленькой крепостцой с начала шестого века до конца девятого: «Рождающиеся города — это не сказочные палаты, возникающие в одну ночь». Действительно, за одну ночь города не возникают, но речь-то не об одной, даже не о тысяче одной ночи — никакого прогресса за… почти четыреста лет! Видимо эта неувязочка смущала самого академика, и он искал, искал объяснение: «Град князя Кия на горе не разрастался в то время; тогда была пора не строительства, а походов, не производства, а трофеев. Но историческая роль Киева начиная с этого времени непрерывно возрастает». Так попытка объяснить неувязку только умножила несуразности.

Владыки и их подручные сами никогда не занимались производством, но всегда охотно использовали и его продукты, и трофеи от походов для своих собственных нужд. В число этих нужд входило, не в последнюю очередь, престижное жилье. Но в Киеве VI–IX веков почему-то не было хором, ни княжеских, ни воеводских, ни боярских. А вот после корсуньского похода Владимира I (стало быть, заметим себе, рыбаковская «пора походов, а не строительства» еще не закончилась!) как по мановению волшебной палочки появляются не только каменная Десятинная церковь, но и княжеские палаты, общественные здания. Что же касается исторической роли захолустной крепостишки без постоянного населения, якобы непрерывно возраставшей четыре века, то тут, как ныне модно выражаться, no comment. Откровенная ерунда, правда, совершенно необходимая для удержания на плаву другой выдумки академика — «Полянского союза племен», якобы объединившихся вокруг Киева. Когда роль Киева возросла на самом деле, без всяких перезрелых племен и их союзов, о нем как о большом торговом городе тут же заговорили «всяки языци»: и хазары, и греки, и арабы — все дружно в X веке. А до этого — молчок! Неподкупная археология объясняет: просто говорить было не о чем.

КИЕВСКАЯ РУСЬ БЕЗ КИЕВА

Определение реального возраста Киева важно само по себе, особенно для киевлян и Украины, но есть у этой проблемы и более широкий аспект, затрагивающий всю русскую историю. Совершенно очевидно, что если IX век — самый неинтересный период в истории Киева (Ю. Кальмер), если военно-политические функции города как центра отчетливо зафиксированы только в X веке (Э. Мюле), если только к середине X века Киев превратился в важный городской центр (К. Цукерман), то, спрашивается, где же тогда центр языческой Киевской Руси, где столица государства Аскольда и Дира, Олега и Игоря? Есть «город Владимира», есть «город Ярослава», есть недвусмысленные археологические следы деятельности последующих киевских правителей, а вот «городов» Аскольда и Дира, Олега и Игоря нет. Нет стольного града Киева второй половины IX и первой половины X века!

Если бы дело было только в ущемленной национальной гордости украинцев, то, посочувствовав славянским братьям, мы могли бы оставить эту проблему им. Но такой конфуз киевской археологии в очередной раз, и очень серьезно, ставит под сомнение достоверность ПВЛ. А поскольку ПВЛ остается единственным источником сведений о начальной Руси, то под сомнением оказывается вся история дохристианского русского государства, наша общая древняя история. Упорное сопротивление археологически очевидному со стороны советских, а в последние годы украинских историков вызвано не только по-человечески понятным стремлением отодвинуть как можно глубже в древность истоки Киева, но и отчаянным желанием снасти, реабилитировать ПВЛ, ибо с потерей Киева второй половины IX и первой половины X веков мы теряем не только целый век нашей древней истории, но, что самое ужасное, остатки доверия к ПВЛ как летописи Древней Руси.

Мне не раз доводилось высказывать свое личное твердое убеждение, что ПВЛ — не летопись. Ее авторы сами назвали свое творение повестью. Уверен, любой объективный не-ангажированный читатель, давший себе труд прочитать хотя бы ее начало, согласится с авторским определением жанра. Собственно ПВЛ, то есть текст так называемой «недатированной части» летописных сводов и всех их статей с годовой маркировкой[107] в пределах IX и большей части X веков не имеют к летописанию никакого отношения. Все это, если не считать выписок из переводов на староболгарский язык пары византийских хроник, — чистая беллетристика, эклектический сборник мифов и легенд в основном историко-патриотической тематики с более чем условными, проставленными задним числом и ошибочно вычисленными датами, причем достоверность реальной подоплеки мифологии ПВЛ неуклонно падает с удалением мифов в глубь веков.

«Основатель» Киева и «Полянской династии» Кий был мифической фигурой уже во времена написания ПВЛ. Похоже, очень древнее местное предание считало его перевозчиком. Однако после того как то ли торговые караваны днепровской руси, то ли уже дружины первых киевских князей добрались до Дуная и обнаружили на моравских берегах городок Киевец, сформировался миф о «князе Кие», ходившем «к царю» и на обратном пути основавшем еще один малый дунайский Киев.

Миф может жить очень долго и в любое время, даже в наши дни, обрастать новыми подробностями. Причудливая фантазия Б. Рыбакова не ограничилась изобретением для Кия собственного города и подвластного ему союза племен, но добавила к ним… «исторический прототип» в лице некого Хильбудия. В «Готской войне» Прокопия Кесарийского в событиях, относящихся к 530 году, повествуется о двух тезках Хильбудиях, Чтобы соотнести летописного Кия с общечеловеческой историей, Рыбаков лихо скрестил обоих протагонистов Прокопия, благо один из них был римским военачальником, то есть «почти княжеского звания», а другой — антом, то есть, в понимании Рыбакова, «славянином». В сумме получилось нечто вроде славянского князя. Вот только непонятно, невнимательно прочитал Прокопия Борис Александрович или снова слукавил. Ведь у кесарийского историографа Хильбудий-I «близок к императорскому дому» и его родной язык — латынь, а Хильбудий-II тем более никак не мог быть славянским князем, так как, будучи безродным антом, как раз воевал со славянами и попал к ним в плен.