Читать книгу "Пересмешник - Уолтер Тевис"

Поскольку Боб не может прочесть названия, две недели назад мне пришлось пойти с ним и самой искать книги по уходу за младенцами и родовспоможению. Я нашла четыре, из них две – с картинками. Мне никто не объяснял, как рожают, и, разумеется, я никогда не видела этого сама. Я даже беременной в жизни не видела. Но сейчас, читая книгу и глядя на картинки, я поняла, что, видимо, старшие девочки у нас в интернате о чем-то таком говорили, потому что у меня остались смутные ассоциации: схватки, кровь, лежишь на спине, орешь, кусаешь себе руку, и еще что-то страшное про «перерезание пуповины». Что ж, теперь я про это прочла, и мне стало лучше. Хочется, чтобы все осталось позади.

Раз, недели три назад, Боб рано вернулся домой. Я весь день думала, как мало знаю про детей, а тут он приходит с огроменным ящиком всяких инструментов, банок и кистей. Ничего мне не говоря, он пошел прямиком в кухню и начал чинить мойку. Через несколько минут я услышала, как он включил кран и как вода зажурчала в сливном отверстии. Я встала и подошла к кухонной двери.

– Господи! – воскликнула я. – Что на тебя нашло?

Боб вытер руки кухонным полотенцем и обернулся ко мне:

– Устал от неработающих вещей.

– Рада слышать. А стены, от которых прибитые книжки отваливаются, починить можешь?

– Да, – сказал он. – После того, как покрашу гостиную.

Я хотела спросить, где он добыл краску, но передумала. Боб, кажется, знает все, что есть в Нью-Йорке. Наверное, он самый старый горожанин – старейший ньюйоркец.

Он вытащил из коробки пыльные банки с краской, вскрыл одну отверткой и начал замешивать краску. Я увидела, что краска будет белая. Затем Боб ненадолго ушел и вернулся со стремянкой. Он снял рубашку, влез на стремянку и начал красить стену над моими книжными полками.

Я некоторое время наблюдала, как он работает, потом спросила:

– Ты что-нибудь знаешь про рождение детей?

Боб продолжал красить, не глядя на меня.

– Нет. Только то, что это очень больно. И что любой робот Седьмой модели может сделать аборт.

– Любой?

Боб перестал красить и посмотрел на меня сверху вниз. На щеке у него было белое пятно. Макушка почти упиралась в потолок.

– Роботов Седьмой модели создали в то время, когда беременностей было слишком много. Кто-то придумал запрограммировать их на аборты. На любом сроке, вплоть до девятого месяца. Достаточно подойти и попросить.

Слова «вплоть до девятого месяца» неприятно меня поразили. Боб произнес их как бы между прочим, но мне все равно не понравилось. А потом я рассмеялась, представив робота Седьмой модели – абортмахера. Седьмые модели обычно заведуют предприятиями, интернатами, магазинами. Я представила, как такой робот сидит за столом, а я подхожу и говорю: «Мне надо сделать аборт», и он вытаскивает из ящика скальпель… только это было ни капельки не смешно.

Я перестала смеяться.

– Ты можешь найти мне книгу, где написано, как рожают? – Я обхватила руками живот, словно защищая его. – Чтобы я знала, чего мне ждать?

Он почему-то не ответил, только уставился на меня, потом начал насвистывать. Когда на него нападает такая задумчивость, я изумляюсь, как много в Бобе человеческого. Бывает, мы сидим вдвоем, и на его лице выражается больше чувств, чем даже у Пола или Саймона, а в голосе сквозит такая печаль, что хочется плакать. Удивительно, что в роботе заключено так много любви и грусти – сильных чувств, от которых люди полностью избавились.

Наконец он заговорил, и его слова меня потрясли.

– Мэри, я не хочу, чтобы ты рожала.

Я инстинктивно еще крепче обхватила живот.

– О чем ты?

– Я хочу, чтобы ты сделала аборт. В университете есть робот Седьмой модели, можно обратиться к нему.

Наверное, я уставилась на него в изумлении и ярости. Помню, что вскочила и шагнула к нему. В голове у меня вертелись слова, слышанные много лет назад от Саймона, и я произнесла их вслух:

– Иди в жопу, Боб. Иди в жопу.

Он твердо посмотрел мне в глаза:

– Мэри, если ребенок выживет, он со временем останется единственным человеком на земле. А мне придется жить, пока он не умрет.

– Ну и что? И вообще, уже поздно. Я могу уговорить других женщин отказаться от таблеток, и они тоже родят. Я могу родить еще детей сама. – При этой мысли на меня навалилась такая усталость, что я снова села. – А тебе-то чего не жить? Будешь отцом моим детям. Разве не этого ты хотел, когда забирал меня у Пола?

– Нет. Не этого. – Он, держа кисть, перевел взгляд на окно, на дерево и пустую улицу. – Я просто хотел жить с тобой, как, возможно, жил сотни лет назад человек, чьи сны я вижу. Думал, это воскресит прошлое, лежащее за гранью моей памяти, и принесет мне покой.

– И получилось?

Он посмотрел на меня задумчиво:

– Нет. Ничто во мне не изменилось. Кроме того, что я тебя полюбил.

Его страдание пронзило меня; оно было как будто живое существо в комнате, беззвучный плач.

– А как насчет ребенка? Если ты станешь воспитывать его, как отец…

Боб устало мотнул головой.

– Нет. Вся затея была безумием. Когда я поручил Бентли начитывать для меня старые фильмы, чтобы через него прикоснуться к прошлому. Когда позволил ему сделать тебе ребенка. Все это были глупости – то, на что толкают эмоции, если дать им волю.

Он слез с лестницы, подошел и мягко положил большую ладонь мне на плечо.

– Мэри, я хочу одного: умереть.

Я посмотрела на его печальное темное лицо, на сдвинутые брови и грустные глаза.

– Если родится мой ребенок…

– Я запрограммирован жить, пока есть люди, которым я служу. Я не могу умереть, пока вы не исчезнете с лица земли. Вы… – Внезапно голос его как будто взорвался. – Вы, Homo sapiens, с вашими телевизорами и наркотиками.

Его гнев меня напугал, и я некоторое время молчала, потом все-таки ответила:

– Я – Homo sapiens, Боб. И я не такая. А ты почти человек. Или больше чем человек.

Он снял руку с моего плеча и отвернулся.

– И я правда человек. Во всем, кроме рождения и смерти.

Потом подошел к лестнице и бросил через плечо:

– И мне тошно от жизни. Я никогда не хотел жить.

– Но это у всех так! – воскликнула я, глядя на него. – Я тоже не просила меня рожать.

– Ты можешь умереть, – ответил Боб и начал взбираться на стремянку.

Внезапно мне пришла в голову страшная мысль.

– Когда мы все умрем… когда не станет нынешнего поколения людей, ты сможешь покончить с собой?

– Да. Наверное.