Читать книгу "День закрытых дверей (сборник) - Блейк Крауч"

Боль от ожогов не унималась.

Никаких передвижений на моей стороне палубы не наблюдалось.

Я открыл дверцу, вышел на холод, и крохотные льдинки ударили мне по лицу.

Пройдя к тыльной стороне надстройки, я притаился у лестницы, которая вела к смотровому салону и рубке.

На другой стороне стояли вдоль поручня три автомобиля: «Хонда», «Кадиллак» и старый пикап «Додж» цвета цинкового пенни, за исключением ржавых голубых дверей.

Кайтов в грузовичке не было.

Я посмотрел вверх.

Они стояли на носу, спиной ко мне, лицом на север, в сторону протоки Хаттерас. Руфус, седые волосы которого трепетали на ветру, как змеи-альбиносы, указывал на запад.

Других пассажиров, кроме меня и Кайтов, на палубе не было.

Я скрытно прокрался к стоявшей за пикапом темно-синей «Хонде» и притаился за бампером. В зеркале заднего вида мелькнуло отражение спящего за рулем водителя. Я протиснулся между «Хондой» и поручнем и добрался наконец до последней в тройке машины, «Кадиллака», пассажиры которого ушли в салон. Здесь я позволил себе короткую передышку и, заглянув под седан, увидел три пары ног. Я прислонился к заднему бамперу – передохнуть. Потом прокрался дальше.

Рваная, обожженная одежда – не лучшая защита от пронизывающего холода, и, добравшись до грузовичка Кайтов, я уже трясся от холода.

Задний борт пикапа был закрыт, а платформа пряталась под синим брезентом.

Чайки уже обнаружили Кайтов на носу парома и теперь осаждали их с жалобными криками, которые заглушали налетавшие порывы ветра. Пройдя вдоль левой стороны «Доджа», я заглянул в водительское окно. В кабине никого не было; следовательно, Вайолет перевозили на платформе. На полу лежали пистолет и помповый дробовик. Я подергал ручку, но дверца была закрыта.

Что-то как будто толкнуло меня в спину, заставив поднять голову.

Ко мне быстрым шагом шел Руфус Кайт. До пассажирской дверцы ему оставалось три шага.

Я бросился на палубу и закатился под машину. Дверца открылась. Лежа на спине, я видел над собой ржавые внутренности подбрюшья «Доджа». Теплые капли моторного масла капали мне на горло.

– Хочешь всю булочку, красавица? – донесся голос Руфуса.

Дверь захлопнулась, и я снова увидел ноги. Теперь они уносили старика на нос парома. В руке у него болтался пакет с хлебом.

Прежде всего перенеси Вайолет в «Импалу».

Я выполз из-под пикапа. Вой двигателей и стон ветра заглушали скрипучие, режущие ухо крики птиц. Я поднял ручку и опустил задний борт.

Связанная клейкой лентой, Вайолет лежала без чувств на кучке сырых сосновых иголок и кусков коры, остатков того, что пошло накануне на растопку камина.

Пока Кайты кормили чаек – бросая в три руки кусочки принесенного Руфусом хлеба, – я забрался на платформу, схватил Вайолет за лодыжки и стащил на откидной борт. Потом, задыхаясь от слабости и едва не теряя сознание, поднял ее с бортика и осторожно посадил на бетон возле поручня. Она пошевелилась, но в себя не пришла. Я поднял бортик и, подхватив Вайолет за плечи, поволок ее по палубе к концу автомобильной очереди. Следующую остановку пришлось сделать возле темно-синей «Хонды». Сопротивляясь боли и усталости, я какое-то время смотрел на спящего водителя. Лицо его было прижато к стеклу, из уголка рта стекала струйка слюны. Мысленно я приказал ему не просыпаться.

Пройдя «Хонду», я еще раз обернулся и взглянул на Кайтов. Они по-прежнему были целиком поглощены кормлением чаек. Я забросил Вайолет на плечо и, поднапрягшись, выпрямился, думая лишь о том, чтобы нас не увидели из смотрового салона. От «Импалы» нас отделяло не больше десяти небольших шагов.

Уложив Вайолет на заднее сиденье, я сел за руль. Ледяная крупа сыпала быстрее, чем успевала растаять, исступленно колотя по крыше.

А потом стало тихо. На востоке, где облака трескались, словно старинная краска, в порывах показывались кусочки неба цвета индиго.

Время шло, и теплые тона пурпурного стали меняться на темные красно-коричневые, цвета бычьей крови, а на юге и востоке вдоль горизонта протянулись полоски суши. Скоро вдалеке проступил силуэт маяка мыса Хаттерас, высочайшего, двести восемь футов, в Америке маяка, луч которого шарил по Бриллиантовому мелководью, кладбищу Атлантики. Мне не терпелось как можно скорее убраться вместе с Вайолет с парома, отвезти ее в безопасное место и достать себе что-нибудь от чудовищной боли.

Вытащив ключи из зажигания, я перелез на заднее сиденье и перерезал самым длинным ключом клейкую ленту на запястьях молодой женщины, а потом сорвал полоску ленты со рта.

– Вайолет? Вайолет, вы меня слышите?

Она пробормотала что-то и повернулась на бок.

– Вы в безопасности, Вайолет. Вы с Энди.

В салоне заметно похолодало.

Я вернулся на водительское место, готовый в любой момент включить двигатель и хотя бы немного согреться. Потом посмотрел в ветровое стекло и увидел Максин Кайт, которая, не отрываясь, вглядывалась в тонированное боковое окно стоявшего впереди «Шеви». На старухе было старое, поношенное габардиновое пальто, висевшее на ней, как вешалке, и похожее на черное свадебное платье.

Я запер все пассажирские дверцы и вышел на палубу.

Дверца хлопнула, и Максин подняла голову.

В следующий момент она сорвалась с места и исчезла за надстройкой.

Прихрамывая, я двинулся за ней.

Солнце уже окрашивало облака нежным персиковым цветом. Носились с криками чайки.

Внешние отмели переходили во владение солнца – краешек розового пламени выглядывал из-за грани моря.

Кайты стояли на носу, омытые рассветом, раскрасневшиеся, наблюдая за мной со смесью шока и удивления.

Все, кроме Лютера.

Он рванулся ко мне, но Руфус схватил его за руку:

– Не здесь, сынок. – Глядя на меня, глава семейства покачал головой и ухмыльнулся: – Господи, Эндрю, ты из чего сделан? Из резины? – Он с усмешкой покачал головой.

От психопатов меня отделяло футов пять.

– Она у меня, – сказал я.

– Это я вижу.

– Предлагаю так, Лютер. Как прибудем в Хаттерас, ты садишься в свой пикап, я – в свою машину, и дальше каждый следует своей дорогой. Думаю, мы будем квиты, а? Я оставил умирать тебя, ты – меня.

– Мне наплевать, квиты мы или нет.

Все вдруг поплыло перед глазами.

Небо закружилось.

Я пошатнулся, но удержался на ногах.

– А я им восхищаюсь, – сказал Руфус. – Тряхануло-то его как следует. Вспомните, каким мы его оставили. Обгорелым, бездыханным, без… – Мимо нас, шевеля губами в такт звучавшей в наушниках музыке, прошел член команды. – Без пульса. Да это же воскрешение!