Читать книгу "Баронесса. В поисках Ники, мятежницы из рода Ротшильдов - Ханна Ротшильд"

Монк оборачивается к камере.

– Я больше не желаю обходиться без денег. С этим покончено, – пресерьезно говорит он, вытаскивая из кармана скомканные купюры и потрясая ими.

Кто-то из свиты указывает на тяжелые перстни Монка, говорит: такие сокровища ценнее денег. Монк соглашается, трогает пальцем черный опал – камень, соответствующий его знаку зодиака, ценой не менее тысячи долларов, а вокруг ограненные бриллианты. Подавшись вперед, Ника легонько касается пальцами лба Монка.

– Тут все, что тебе нужно, – ласково говорит она.

– Ха! – Похоже, Монк не слишком ей верит.

Ника вынимает фотографии своих кошек и поясняет, что давно сбилась со счета – прекратила их пересчитывать, как только перевалило за сто. Монк выразительно закатывает глаза: мол, кто из нас сумасшедший?

23

С любовью

Психическое состояние Монка в 1970-х годах стремительно ухудшалось. В 1971 году у него случился приступ кататонической депрессии, его увезли в больницу «Бет Израэль». Закончив лечение, он вместе с «Джайнтс оф Джаз» Джорджа Вейна отправился в 1972 году в турне. Снова чудовищное напряжение: по два концерта за вечер в шестнадцати городах за три недели. Редкие бутлегерские кадры в берлинском клубе: Монк – тощий, вспотевший, козлиная бородка поседела и поредела – склонился над пианино и бренчит явно без удовольствия. Его некогда громадная туша словно съежилась, пиджак обвисает. Крупные золотые перстни свободно болтаются на пальцах, с висков на клавиши все время капает пот.

Помимо других осложнений увеличенная простата вызывала недержание. «У него были проблемы с недержанием, порой не удавалось сохранить контроль над мочевым пузырем, это было ужасно, Монк чувствовал себя осрамленным, – вздыхал Джордж Уэйн, вспоминая то турне. – Телониус был гордый человек. Он всегда одевался безупречно, никогда не допускал ни малейшей небрежности». Дома с этой проблемой еще как-то удавалось справляться, но в дороге никогда нельзя было заранее знать, где остановится автобус, будет ли там пригодный туалет, – и трудная ситуация превращалась в безвыходную.

Пол Джеффри встречал Монка в аэропорту Нью-Йорка. Монк еле спустился по трапу. «Идти почти не мог, так ослаб». Последние дни декабря и весь январь 1972 года Монк приходил в себя, прежде чем снова приняться за работу. Друзьям он признавался, что ищет другое жилье: Нелли со своей постоянно гудящей соковыжималкой доводила его до исступления.

Осознала наконец серьезность ситуации и Ника. «Мы ехали домой, и вдруг он сказал мне: "Я тяжело болен"». Эти слова подхлестнули Нику действовать, и действовать срочно. «Я кинулась искать врачей, пыталась как-то его спасти». Десять лет она будет упорно искать панацею. На записи, когда разговор заходит о болезни Монка, я различаю отчаяние Ники – отчаяние тихое, сдержанное. Она обращалась к врачам и в Европе, и в Америке, но не могла добиться ни окончательного диагноза, ни эффективного лечения. «Не могу передать, каково это было», – поникшим голосом признается она. Монк был «ужасно болен. Совершенно обессилел. Вероятно, страдал и от боли, в этом он никогда бы не признался. В этом смысле с ним было очень трудно. Я уверена, он сильно страдал, – говорит Ника, и ее голос прерывается вопреки британской сдержанности. – У него начались судороги. Цирроз печени… высокое давление… угроза диабета. Стопка медицинских заключений высотой до потолка».

В январе 1972 года Ника устроила Монка в больницу на Грейси-сквер. Новые врачи внесли существенное изменение в программу лечения. Ника взяла руководство в свои руки и решительно отвергла новомодные «собеседования», которые считала «нелепыми: в результате их психиатру пришлось самому лечиться у психиатра. Он их в клочья рвал, психиатров». Столь же непреклонно она запретила электрошок и сильнодействующие транквилизаторы, требовала более мягкого подхода, лечить больного, а не болезнь.

Полезные советы Ника получала от Мириам, которая также пыталась подобрать курс лечения для их сестры Либерти. У Либерти, как у ее отца Чарлза и у самого Монка, тоже диагностировали шизофрению. Детство Ники и Мириам прошло в присутствии человека, страдавшего душевным расстройством и резкими перепадами настроения. И вновь обеим сестрам приходилось иметь дело с тем же недугом. На этот раз они надеялись победить, а не проиграть. Их брат Виктор, не выносивший любых проявлений душевной уязвимости и тем более неуравновешенности, предпочитал не обращать внимания на эту беду, но Мириам и Ника все силы клали на поиски решения. Мириам даже основала фонд для поощрения исследований шизофрении – эта организация функционирует и поныне и ставит себе основной целью выяснить физиологические причины заболевания.

По настоянию Мириам Либерти сделали анализы клеточного обмена и установили, что она больна также целиакией; чтобы облегчить ее состояние, следовало исключить из питания растительные белки. По совету Мириам Ника также распорядилась сделать Монку целый ряд биохимических анализов, выявить отклонения на клеточном уровне, установить баланс витаминов, минералов, аминокислот и жирных кислот. Она рассчитывала таким образом найти метод лечения, который снимет тревожные симптомы. Новые врачи первым делом отменили торазин и вместо этого стали давать Монку литий. Нужно было точно определить дозу: печень отказывала и не справилась бы с излишком солей. Ему также строго запретили наркотики и алкоголь, но, по свидетельству друга и товарища-музыканта Пола Джеффри, Монк не мог устоять перед понюшкой кокаина и запивал ее неразбавленным скотчем.

Анализы обнаружили в организме Монка излишек меди и недостаток цинка. Врачи попытались восстановить баланс, кормя Монка витаминами и усиленными дозами цинка, однако до нормального уровня содержание цинка так и не поднялось. В моче Монка нашли также грибок плесени. Мириам посоветовала Нике призвать на помощь восточную медицину, в которой особое внимание уделяется излишку влажности в организме человека, в его энергии. Ника пригласила китайских специалистов по иглоукалыванию и акупунктуре.

Обе сестры Ротшильд были убеждены, что их подопечных следует лечить дома, избавить от всякого стресса и строжайше соблюдать специфический режим. Хотя поведение Либерти зачастую становилось непредсказуемым, Мириам разрешала ей делать все что вздумается. Последние годы жизни Либерти провела в Эштоне – порой бродила вокруг дома, порой садилась за пианино или вмешивалась в общий разговор. Никогда ей не давали понять, что она тут не к месту.

Однажды, незадолго до смерти, Нику спросили, о каких упущениях в своей жизни она сожалеет. Я думала, она скажет: о том, что позволила разлучить себя с детьми. «Сожалею? – переспросила Ника. – Да, об одном я не перестаю сожалеть: что так и не смогла найти Телониусу хорошего врача. Только об этом, а больше ни о чем».

В январе 1972 года Монку предложили дать несколько концертов в «Виллидж Гейт». Помогал ему саксофонист Пол Джеффри.

– Я приезжал к Монку домой, помогал ему собраться, вез его в клуб. После концерта снова доставлял его домой. Как-то выдался чудовищно холодный вечер, и Ника – она сидела возле сцены и слушала Монка – предложила завезти его домой, а потом меня на станцию.