Читать книгу "Баронесса. В поисках Ники, мятежницы из рода Ротшильдов - Ханна Ротшильд"

Еще одна поездка в Сан-Франциско – и снова катастрофа, Монка увозят в больницу имени Лэнгли Портера. Нелли, не зная уж, что и делать, подписала согласие на новомодное лечение электрошоком. Ника страстно возражала против этой жестокой процедуры, однако Нелли убедила себя, что современные технологии помогут ее мужу. Я разыскала Эдди Хендерсона, который в то время проходил интернатуру по психиатрии и был назначен лечащим врачом Монка. В свободное время Эдди играл на трубе и ездил в турне с Майлзом Дэвисом.

Хендерсон теперь бросил медицину, но все еще занимается музыкой. Он много рассказывал мне о детстве и о путешествиях с Майлзом Дэвисом, так что я могла убедиться в сохранности его памяти.

«В конце 1969 года я проходил интернатуру по психиатрии и больнице имени Лэнгли Портера при Калифорнийском университете в Сан-Франциско, – рассказывал он. – Поздно ночью меня разбудили и позвали вниз, принимать пациента». В пациенте Хендерсон узнал Монка (больше никто из персонала больницы его не узнал) и, оформляя карту, записал, что музыканта доставила в больницу жена после длительного периода упорного молчания и странных поступков.

На следующий день доктор Янг, психолог, предложил Монку тест Роршаха: по реакции пациента на чернильные пятна разной формой врачи судили о его личностных особенностях и эмоциональном состоянии. Монк, по словам Хендерсона, отказался комментировать чернильные пятна, он крутил на пальцах свои перстни, тупо уставившись в пол. Врач подсунул ему очередную картинку и спросил, не видит ли он тут мальчика, играющего на скрипке перед родителями. Монк покачал головой: кажется, он принял врача за сумасшедшего. «Ничего не вижу, это просто клякса», – сказал он. Врач продолжал подсовывать Монку разнообразные рисунки и добивался хоть какого-то отзыва. Наконец Монк, подмигнув Хендерсону, повернулся к врачу и сказал:

– А, вижу малыша: он напился.

– С чего бы, мистер Монк? – удивился доктор Янг.

– Его мамаша больше не позволяет себя трахать, вот с чего. – Доктор Янг уронил папку с тестом, и Монк великодушно добавил: – Встряхнуть и перемешать.

Речь Монка, отмечает Хендерсон, часто была вполне разумной и ироничной, но порой он становился «недоступным, неконтролируемым, представьте, как будто вы в лифте и пол уходит из-под ног. Он где-то витал». Монка обследовали, сделали энцефалографию, проверяли спонтанную активность мозга за короткие периоды от двадцати до сорока минут. Энцефалография обнаружила последствия многолетнего приема наркотиков. «Пики зашкаливали» – то есть, как поясняет Хендерсон, мозг был поврежден.

Монку поставили диагноз «неспецифическая шизофрения», назначили сильнодействующее антипсихотическое средство торазин, которое ему неоднократно выписывали и раньше. Эдди Хендерсон уточнил: даже небольшая доза, 100 миллиграммов, вызывает у обычного человека дремоту, а они доводили дозу до 350 миллиграммов, но и после недели такой терапии изменений в состоянии Монка не отмечалось. Поскольку электрошок усиливал действие лекарства, на Монка надели смирительную рубашку и привязали его к столу. Ему сунули в рот зонд, он закрыл глаза, на висках музыканта закрепили электроды и пропустили через его мозг электрический разряд. Как именно действует этот метод, тогда не было до конца известно, однако во многих случаях он вроде бы помогал преодолеть депрессию. Впрочем, электрошоковая терапия и поныне признана далеко не всеми. А тогда о том, как она воздействует на неврологический баланс, почти ничего не было известно. По словам Хендерсона, «мозговые клетки взбалтываются» и во многих случаях пациент «уже никогда не будет самим собой».

Пока Монк лечился в «Лэнгли», ему разрешили однажды сходить на концерт под присмотром Хендерсона. Интерн умолял своего подопечного не пить и тем более не принимать наркотики, ведь он и так сидел на тяжелых лекарствах. Едва переступив порог клуба, Монк заказал тройной «Джек Дэниэлс» и отполировал его парой пива. Затем он ухитрился раздобыть грамм кокаина, тут же разорвал пакетик и обеими ноздрями засосал белый порошок. «Он уже начал потеть, пиджак промок насквозь, словно Монк в нем купался. Пот тек ручьями, – вспоминал Хендерсон. – Потом он вылез на сцену, плясал, крутил кольца на пальцах. Сел за пианино и стал нажимать клавиши, но не сильно, так, чтоб не издать ни звука. За весь вечер не сыграл ни единой ноты». Но когда Хендерсон доставил Монка обратно в больницу, музыкант сказал ему: «Отличный был вечер».

Когда Монк вышел наконец из больницы, Нелли с Гарри Коломби решили, что всей семье пойдет на пользу отдых на теплом Западном побережье, и попытались раздобыть Монку контракт – записать несколько мелодий для рекламы. Монк же рвался обратно в любимый Нью-Йорк. К несчастью, после пожара Нелли отдала мебель на хранение, а квартиру еще не отремонтировали. С помощью Ники они сняли на время квартиру в Линкольн-Тауэрз, в районе, который Монк терпеть не мог. Он скучал по прежней квартире, в особенности по своему письменному столу. Ворвался к Чарли Роузу, отпихнув его жену, и спросил: «Где моя мебель? Моя мебель тут, у вас?»

На пленке, отснятой Майклом и Кристианом Блэквудами в 1968 году, возникает порой моя двоюродная бабушка. В одном эпизоде они с Монком едут по Нью-Йорку на клубный концерт своего друга Лайонела Хэмптона. Ника ведет автомобиль в обычной своей безбашенной манере, оборачивается поболтать с оператором на заднем сиденье, заговаривает с сидящим на переднем пассажирском кресле Монком.

Дальше – возможно, это тот же вечер – парочка прохлаждается за сценой в другом клубе. Я много раз прокручивала эти кадры, пытаясь угадать, что Ника думает, что чувствует. Ей пятьдесят четыре года, и она не выглядит ни на день моложе. Лицо одутловатое, исчезли прежние тонкие черты. Она отпустила длинные волосы, концы подстрижены неровно. Полосатая блузка поверх черной юбки нисколько не льстит ее фигуре. Под конец вечера Ника уже пьяна в стельку, ей приходится с силой прикусывать мундштук, иначе он выпадет изо рта. Она снова и снова переспрашивает Монка, что он будет играть, а он односложно бурчит в ответ и то спляшет, то перекинется репликой со знакомыми. Ника тяжело опускается на ступеньку лестницы, снизу вверх с обожанием смотрит на Монка. Она всегда смотрит на него с обожанием.

У нее есть для него подарок, говорит Ника.

– Миллион долларов? – с надеждой уточняет Монк.

– Нет, ручка – для автографов.

– Ты же знаешь, я не люблю носить при себе ручку, – говорит Монк, но колпачок все же снимает.

Ника тщетно ищет бумагу. Монк пробует новую самописку на салфетке и рвет ее в клочья. Ника хохочет.

– Серебряная? – спрашивает Монк, разглядывая ручку.

– Да. Вот бумага. – Ника подталкивает к нему блокнот.

Монк наклоняется и что-то в нем царапает.

– Знаешь, что тут написано? – спрашивает он. – Если уговорить кого-нибудь это подписать, у тебя крыша съедет. Навсегда съедет.

Они обсуждают семью Ники, какие Ротшильды богатые, Ника напоминает, что она – бедная родственница. По сравнению с Ротшильдами бедная, хотя, конечно, по сравнению с большинством гостей в клубе – богатая.