Читать книгу "Тропами ада - Людвиг Павельчик"

Через год после свадьбы, как полагается в приличных семьях, у Криса и Гудрун родился сын – светловолосый, похожий на отца малыш, в мгновение ока сделавший гордых родителей еще более счастливыми. Это была на редкость дружная семья, основанная на взаимном уважении и истинном, неподдельном чувстве, только крепнущем со временем. Гудрун души не чаяла в муже и Крис ценил в супруге женственность и ласку, с лихвой компенсирующие некоторый недостаток яркости в ее облике.

Будучи в душе немного художником, муж охотно делился с Гудрун своим видением мира и его словесные описания самых обычных природных явлений были чрезвычайно живописны и полны красок, что, конечно же, импонировало тогда еще юной Арсани, единственным увлечением которой была живопись.

Своими же переживаниями и маленькими секретами молодая мать по-прежнему делилась с любимой подругой Патрицией, ибо бывают вещи, не предназначенные для мужских ушей, даже и самых родных.

Малыш рос, муж неустанно дарил ласку и внимание и обе прародительские пары, Тапер и Арсани, умильно радовались, глядя на казавшееся безоблачным счастье своих детей. Царившая в молодой семье идиллия, казалось, изменила и Патрицию в лучшую сторону, причем, если к подруге она всегда относилась с нежностью и внешней заботой, то и к другим людям она теперь была более предупредительной и готовой к сочувствию. Даже отец Криса, поначалу смущавшийся и начинавший смахивать с одежды несуществующие соринки в ее присутствии, становился все более общительным и открытым, видя, что никакого негатива по отношению к нему в поведении девушки нет, напротив – Патриция дурачилась и весело подмигивала старому фермеру, убедившись предварительно, что его пребывающая в неведении относительно некоторых, ушедших в прошлое, моментов жизни мужа дама не сможет запеленговать эту выходку. И старый Тапер был благодарен юной Рауфф за эту тактичность.

Время шло, в деревне игрались свадьбы и рождались дети. Так, обрели свое семейное счастье бывшие подруги Гудрун по детским играм, превратившись из вертлявых, ищущих приключений девчонок в степенных дам, как-то сразу, в большинстве своем, осознавших изменение своей общественной роли и готовящихся образовать в будущем костяк "деревенских тетушек", сменив на посту нынешнюю плеяду не скупящихся на нравоучения и порицания сплетниц. Даже дочь мясника Мария, презрев все пересуды в свой адрес, вызванные – чего греха таить – ее весьма вольными представлениями о накоплении жизненного опыта, устроила свою судьбу подобающим образом, причем едва ли не лучше всех – ее избранником оказался некий коммерсант из города, совсем недавно унаследовавший от одного из родственников весьма неслабый капитал и знавший, как найти ему применение. Разумеется, в деревне жених, а вскоре муж Марии появлялся очень нечасто, что его благоверной, щадящей чувства супруга и оберегающей его уши от "клеветы" ее бывших земляков – сельских жителей, было на руку, как и ее собственный, совершенно логичный, переезд в город. Правда, завести детей у молодой пары как-то не получалось, во многом, пожалуй, благодаря некоторым деревенским "искуссницам", в свое время помогавшим "бедной девушке" в трудных ситуациях, да, видать, не очень ловко.

Лихие наездницы в прошлом – Амалия и Литиция – чье мастерство в седле почти не уступало оному Патриции, также без жалости поменяли пышущих жаром и пахнущих пОтом жеребцов на таких же, но несколько меньшего размера и чуть большего образования, гордо прошествовав на венчание в местную церковь и сразу после этого несколько распустившись в талии, но обретя вожделенный "домашний вид". Да и совместное времяпрепровождение подруг резко изменилось в своей структуре – на смену сумасшедшим гонкам по округе да девичьим визгам, прорезающим тишину ночи, пришли чинные посиделки за субботним или воскресным чаем и неспешные прогулки в лодке до самой фермы Тапера, или пешком, по знакомым с детства лесным тропинкам.

Так, до самого 1830 года ничего интересного и заслуживающего внимания не происходило, если не считать, что связь Роберта Линхофа и семнадцатилетней тогда Патрицией Рауфф перешла все мыслимые границы приличия и, как это всегда бывает, оставалась тайной лишь для супруги вышеозначенного молодого человека. То есть Ангелики. По крайней мере, так думали все, глядя на ее все растущую апатию старшей дочери Рауффа и ее абсолютную незаинтересованность окружающим. Лишь на пару часов в день, да и то при безупречно хорошей погоде, показывалась Ангелика в саду с книгой, спеша при появлении малейших признаков грядущей непогоды вновь скрыться в доме, внутри которого она, избрав жизнь затворницы, почти не покидала своей, теперь отдельной от мужа, комнаты, спускаясь вниз лишь с целью отобедать, да и то через раз. Ужинать Ангелика отказывалась постоянно, довольствуясь парой яблок или орехами.

Роберт, всецело посвятив себя своей юной пассии, казалось, вовсе не замечал нарастающих изменений в поведении жены, а если и замечал, то приписывал их, с подачи Патриции, развивающемуся психическому заболеванию, опустошающему душу и необратимому. Даже комнату жены он теперь иначе, как "берлогой" не именовал и, презрев все формальности, вовсе прекратил там появляться. Что касается Патриции, то за ее внешней добротой и предупредительностью по отношению к сестре скрывались холодное высокомерие и презрительная брезгливость, что не могло, однако, укрыться от глаз отца и близкой подруги – Гудрун Тапер. Но, поскольку любые разговоры с Патрицией на эту тему, а тем паче упреки были бесполезны и даже небезопасны, Гудрун предпочитала не вмешиваться в чужие семейные отношения, предоставив событиям развиваться так, как им вздумается. И, следуй она этому принципу до конца, то, быть может, и не случилось бы всего того ужаса, который последовал в наказание за одну-единственную, но крайне серьезную, ошибку и камня на камне не оставил от того, что Гудрун именовала своим счастьем.

Это произошло ранней осенью тридцатого года, кажется, в сентябре, когда темнело еще не так рано. Была суббота и из города приехала дочь мясника, а к тому времени жена коммерсанта Мария – навестить родителей да подруг, что в последнее время случалось не так уж часто. О ее приезде знали заранее, и так называемая программа была разработана Амалией и утверждена Литицией и Гудрун, горящей желанием завершить начатый уж несколько недель назад групповой портрет подруг.

После того, как сеанс позирования был окончен и оставалось доработать лишь некоторые детали, чем Гудрун вполне могла заняться и позже, вся четверка отправилась в лес на традиционную прогулку, перейдя реку по недавно наведенному мосту в нескольких сот метрах ниже дома Рауффа и, неспеша болтая и вспоминая лихое девичье прошлое, поднимаясь вверх, в надежде позже увидеть кого-нибудь с лодкой и переправиться назад.

Постепенно начинало темнеть. Было еще не поздно, но густые облака, к вечеру затянувшие небо, перекрыли путь солнечным лучам, принудив день ретироваться и залечь в свою занебесную берлогу. Решив, что пора справиться насчет переправы, дабы не попасть под грозящий начаться дождь, подруги снова вышли к реке, оказавшись непосредственно напротив сада Рауффа, через который уже доносились звуки музыки начинающегося "танцевального вечера".

Шедшая впереди Гудрун вдруг глухо вскрикнула и отпрянула назад, машинально прикрыв рот рукой, что должно было свидетельствовать об охватившем ее ужасе. Остальные, озадаченные и влекомые любопытством, также заглянули меж ветвей, дабы узнать, что же так встревожило и испугало их спутницу.