Читать книгу "София Палеолог. Первый кинороман о первой русской царице - Наталья Павлищева"

Когда ордынцы стали отходить от Угры в степь, даже разведка русских не сразу поверила. Стояние на Угре закончилось полной победой русских войск!

Но обо всем этом не было известно на заснеженных берегах Белого озера.

Где-то там, далеко за лесами и снегами, московское войско противостояло ордынскому. Там бились не на жизнь, а на смерть. Великий князь со своими воеводами делал все, чтобы не пустить хана Ахмата, а за ним и литовского Казимира, и ливонцев на Русь. Там решалась судьба Московии.

А далеко на заснеженном берегу Белого озера великая княгиня боролась за выживание своих детей и многочисленной свиты, которая была вовсе не помощью, а тяжелой обузой. И эта борьба шла тоже не на жизнь, а на смерть. Некому прийти на помощь так далеко от Москвы, некому накормить, напоить, обогреть. Местные и без того волками смотрели, твердя, что обобрала, объела, словно не видя, что приезжие и сами стараются запасы делать. А что по пути к озеру вычищали все, так где иначе взять было?

Как когда-то в Москве по совету разумной княгини Рязанской София решила стать прежде женой Ивану Васильевичу и матерью его детям, забыв о существовании внешнего мира, так и здесь она заботилась о выживании детей и подневольных ей людей, стараясь не думать о далекой войне.

— Вот переживем зиму, а там все и наладится.

Но чтобы пережить зиму среди снегов и в морозы, требовалось спешно приложить много усилий, и они прикладывали.

Это Москва-река и Ока встали льдом в Дмитриев день к Дедовой неделе в конце октября, а Шексна и все вокруг Белого озера заиндевело, а потом и обледенело за полторы седмицы до того, еще до Параскевы-Грязнухи. Рано зима пришла, и бывалые люди суровую обещали.

Уже лежали горы копченой рыбы, висели связки сушеной, птичьими тушами набиты все холодные места, а княгиня все требовала и требовала. Везли запасы овощей и муки из монастырей, соль из варниц, и особенно сена, своего-то накосить успели немного по последней траве. Не хватит сена падут лошади, а это беда.

Жители в округе возопили: мол, куда княгине столько, в три десятка глоток ест, что ли? Не думали, что не для себя старается. А если и понимали, то возмущались, почему они должны своих коровушек и лошадок на погибель обрекать, чтобы княжеские ели сена вволю. Об овсе речь не шла, нет его у Белого озера.

Понимала ли София, что это жестоко? Да, понимала, когда пришлось выбирать между своим и чужим, выбрала свое. Она должна сберечь детей и тех, кто оказался зимой в этом снежном плену. Об одном только думать не хотела — что придется выполнять второй приказ великого князя, тот, что отдал ей на Юрьев день на Белом озере дьяк Василий Далматов.

Со вздохом отдал, смурной. Когда спросила почему, глядя в сторону, ответил, что это письмо приказано дать великой княгине, ежели до Юрьева дня гонца не будет.

София сломала печать и развернула свиток дрожащими руками. Что там?! Буквицы прыгали, не желая складываться в слова. Только глубоко вздохнув, утишила руки, чтобы не тряслись, и сумела прочитать. Князь наказывал, если до Рождества гонца не будет, пробираться к Студеному морю. Как идти, Далматов знает. А там ждать.

Чего и сколько, не писал.

Конечно, от Юрьева дня до Рождества почти месяц, но князь все продумал — им надо подготовиться к далекому и трудному пути.

Некоторое время стояла молча, глядя вдаль на белые шапки снега на деревьях по берегу озера. Потом вдруг медленно разорвала грамоту, вскинула голову:

— Нет!

По тому, что дьяк не спросил, с чем не согласна, София поняла, что тот знает о содержании приказа.

— Что нет, княгиня?

— Никуда с места не двинусь, пока не узнаю, что там.

— Мне приказано везти казну к Студеному морю, — напомнил дьяк. Мог бы и не объяснять, София прекрасно помнила, что бывает за неисполнение приказов великого князя, тут не то что плетьми — головой не обойдется.

Все равно упрямо повторила:

— Будем ждать гонца. Али отправь кого из своих, чтобы разузнали. Вдруг с гонцом что случилось?

— Уже отправил, — вздохнул Далматов.

— Ты, Василий, ежели не можешь, уходи, как велено. А мы уж здесь останемся, может, переживем зиму, а там Бог даст…

Что — и сама не знала, но надежда в голосе слышалась.

Резон в словах княгини был, гонец — служба опасная, любая встреча в лесу — с человеком ли, со зверем — может гибелью обернуться. От Москвы до Белозерска шесть сотен верст лесом, на этом пути все есть, и снега, и реки, и болота, и волки, и люди лихие тоже.

София тешила себя надеждой, что тот мог просто сгинуть по пути.

Ни на одну минуту ни днем, ни даже в беспокойных снах Софию не оставляла мысль о муже. Даже не о Москве и княжестве она думала, а о самом Иване. Как он там, жив ли, не ранен ли, не занедужил? Помочь могла только одним — сберечь детей. И сберегла, никто не заболел, Вася первые слова сказал, Георгий вовсю ползал и норовил на ножки встать, да только не давали — рано еще. Девочки учились рукодельничать, младшая за старшей тянулась. А по вечерам, укладывая малышей спать, София подолгу рассказывала дочерям (мальчишки еще маленькие) вместо сказок истории из жизни императоров и императриц, стараясь не упоминать убийства и жестокость. Учила греческим словам, рассказывала о лазурном море и жарком солнце. Княжны хихикали и не верили.

Иногда казалось, так и должно жить — днем трудясь ради пропитания, а по вечерам заботясь о детях.

Но наступил день, когда птицы улетели, озеро замерло, а округа утонула в пушистом снегу. Заготавливать больше нечего, Софиина помощь не нужна, с остальным слуги справлялись сами. Боярыни смотрели на нее искоса, жаловались на боли в руках, на покрасневшую, потрескавшуюся кожу, стонали и охали, но княгиня не обращала внимания. Она трудилась не меньше и пострадала тоже, нечего жаловаться!

Слушая волчий вой по ночам и глядя на стоящий стеной лес вокруг, София понимала, в какую глушь забралась. Становилось страшно. Больше всего боялась пожара, вспоминая, как метался князь, стоило чему-то загореться в Москве. А ежели пожар тут? Останешься с детьми нагой на снегу волкам на добычу. Потому строго наказывала печи проверять, за лучинами следить, огонь гасить, но заслонки не закрывать.

Гликерия изумлялась:

— Откуда тебе, государыня, все это известно?

— Я не болтаю о пустяках, а дело спрашиваю. Если от моего знания зависит жизнь моих детей, значит, я должна знать все!

Многие только головами качали, мол, ну и государыня, работает за двоих, никакого труда не боится и не чинится перед теми, кто лучше знает.

Но так говорили те, кто рядом, кто видел, как валится она с ног от усталости, но пересиливает себя и вида не подает, чтобы и другие отлынивать не могли, как заботится о детях, да и об остальных вверенных ей людях. Большинство же говорили иначе, одни были недовольны необходимостью утруждать свои белые ручки, другие тем, что по приказу княгини со двора забрали корову и все сено, что на зиму заготовлено, дав взамен серебряные деньги, на которые ничего в лесной глуши не купишь. Софии не простили ни отъезд из Москвы, ни сидения у Белого озера, чего только не наговорили, но все в укор!