Читать книгу "Дикий мир нашего тела. Хищники, паразиты и симбионты, которые сделали нас такими, какие мы есть - Роб Данн"

Закон Вермея был чем-то сродни закону всемирного тяготения, это был закон силы, с которой хищники воздействуют на свои жертвы[107]. Когда появляются новые хищники или начинают быстро размножаться старые, на это реагируют их жертвы. Они просто обязаны это делать, такая реакция неизбежна, как разделение облаков, сталкивающихся с массивным препятствием, или деформация мокрой глины под давлением рук гончара. Вермей был первым, кто заметил, что способы реагирования жертв предсказуемы и неизбежны. Большинству людей до Вермея (естественно, тем, которые интересовались этим вопросом) казалось, что жертвы должны реагировать на самые сильные стороны хищника, на его самое предсказуемое и смертоносное оружие. Вермей предположил противоположное. Представьте себе краба, выступающего в драме из четырех действий. Он находит моллюска, хватает его, вскрывает раковину, а после этого убивает моллюска и съедает его. Часть этих действий краб выполняет без труда и редко терпит неудачу. Он легко находит жертву и легко убивает ее, если ему удается взломать раковину. Чаще всего краб спотыкается на третьем этапе – на этапе вскрытия раковины. Самое трудное для краба – это проникнуть внутрь раковины, и моллюски воспользовались возможностью укрепить свои панцири, чтобы помешать крабам их взламывать. В этом и заключается суть закона Вермея: жертва реагирует на слабость хищника и противостоит ему в тех действиях, в которых он чаще терпит неудачу, а не в тех действиях, которые, как правило, увенчиваются успехом. Главная трудность заключается в том, что жертва должна так изменить свой геном, чтобы новые признаки были направлены против самого слабого места хищника, но в большинстве случаев жертвам удается справиться с этой нелегкой задачей. Теперь, когда крабы обитают во всех океанах Земли, у всех морских моллюсков грубая, жесткая и толстая броня, но мясистое тело остается таким же беззащитным, как новорожденный человеческий младенец. Краб редко терпит неудачу, если ему удается проникнуть внутрь раковины, поскольку моллюск и не думает сопротивляться.

Линн Исбелл начала задумываться о том, почему змеи терпят неудачу. Они делают это совершенно иначе, нежели другие хищники, охотящиеся на приматов. Если львам, леопардам или тиграм не удается напасть на обезьян, то это происходит из-за несовершенства засады. Хищные кошки обнаруживают приматов по запаху (мы изрядно пахучий отряд), но для того, чтобы нападение было успешным, оно должно быть внезапным. Если обезьяны вовремя обнаруживают леопарда, он может и уйти, как это сделала тигрица, когда увидела, что Корбетт на нее смотрит. Зверь тем самым дает понять, что игра окончена. Без элемента внезапности крупная кошка имеет намного меньше шансов убить жертву (хотя иногда она все же пытается это сделать – голод не тетка). Как указывал тот же Вермей, хищникам семейства кошачьих не удается убить добычу в половине случаев нападений, если жертва заблаговременно обнаруживает зверя и тот утрачивает элемент внезапности. В результате оборонительное поведение обезьян нацелено на то, чтобы дать понять хищнику, что он обнаружен. Многие виды приматов, например мартышки-дианы и мартышки Кэмпбелла, подают криком сигнал опасности, означающий «большая кошка». Делая это, мартышки оповещают о присутствии леопарда не только друг друга, но и самого хищника. Это обнаружение засады настолько полезно для приматов, что обезьяны некоторых видов научились различать соответствующие крики обезьян других видов и, заслышав их, первым делом смотрят с деревьев вниз[108]. Громкий сигнал тревоги – это суть способности приматов избегать когтей плотоядных хищников. Некоторые специалисты утверждают, что эти кличи стали основой человеческих языков. Первым словом, которое произнесла моя дочь, было слово «рыба» (наверное, она в тот момент вообразила себе очень большую рыбу), первым словом всего человеческого рода наверняка было слово «леопард».

Шимпанзе тоже охотятся на мартышек. Наверное, вы испытали бы брезгливость к блюду из животного, которое смотрит на вас почти детскими глазами, но шимпанзе таких чувств не испытывают. Шимпанзе охотятся за многими видами мартышек и при этом проявляют слабость иного рода, чем слабость леопардов. Если шимпанзе обнаруживают мартышек, то они почти всегда их ловят, убивают и съедают – шимпанзе охотятся активно и преследуют жертву. Но в обнаружении добычи шимпанзе слабы. Способность противостоять шимпанзе не окупилась бы для мартышек, но точно так же не окупается и сигнал тревоги. Вследствие этого, когда мартышки обнаруживают рядом шимпанзе, они убегают прочь или беззвучно прячутся в ветвях деревьев, стараясь не привлекать к себе внимания. Это игра в прятки, где на кону стоят жизнь или смерть.

Кроме шимпанзе, есть еще змеи. Змеи едят обезьян, но не менее часто они убивают их и в целях самозащиты, так как приматы, в свою очередь, часто убивают змей. Когда мартышки обнаруживают змею, они испускают крики, говорящие другим обезьянам о местоположении змеи. У обезьян некоторых видов есть особый крик, указывающий именно на такую опасность – «змея, змея, змея», – при этом иногда они даже издают различные крики, когда видят змей разных видов. Например, мартышки Кэмпбелла начинают подавать сигнал тревоги, если им показывают имитацию габонской гадюки, но молчат, если видят черную мамбу. Существует большая разница между обнаружением змей и обнаружением крупных кошек. Обезьянам надо видеть кошек, но лучше всего с большого расстояния. Обнаружение змей на большом расстоянии для мартышек необязательно. Если закон Вермея справедлив (и если, как склонны считать ученые, многие обезьяны погибают от змеиных укусов), то у обезьян должна была развиться способность обнаруживать змей, даже если они, замаскировавшись, лежат неподвижно. Другими словами, мартышки и человекообразные обезьяны Старого Света должны лучше остальных приматов обнаруживать змей. Такую возможность биологи раньше не рассматривали, во всяком случае до тех пор, пока Линн Исбелл не натолкнулась на нее, бродя во тьме, как Вермей.

Если Исбелл была права в том, что особенности зрения приматов развивались или не развивались в ответ на присутствие или отсутствие ядовитых змей, то следовало ожидать, что наилучшее зрение окажется у обезьян, давно и часто сталкивающихся с ядовитыми змеями. Именно это она и обнаружила. Ядовитые змеи впервые появились в Старом Свете и сравнительно недавно (10–20 миллионов лет назад) прибыли в Новый Свет. Этот факт вполне соответствует разнице в остроте зрения между приматами Старого и Нового Света. Эта разница подтверждала гипотезу Исбелл. Но есть ли ядовитые змеи на Мадагаскаре, где местные приматы отличаются весьма слабым зрением? С самого начала Линн Исбелл надеялась, что ошиблась. Если это окажется так, то она сможет спокойно вернуться к той жизни, какую она вела до того, как ее посетила новая идея. Может быть, ей удастся обнаружить на Мадагаскаре ядовитых змей? Но, как она и предсказывала, их на острове не оказалось. На Мадагаскаре нет ядовитых змей, и островные приматы – лемуры – обладают наихудшим зрением среди всех своих сородичей. Они более склонны ориентироваться с помощью вкуса, обоняния и осязания, чем зрения. В этом лемуры очень похожи на Вермея.